Маленькая принцесса
Шрифт:
— Ты сочиняешь истории? — проговорила она с волнением. — Ты не только говоришь по-французски, но еще и сочиняешь? Неужели это правда?
Сара взглянула на нее с изумлением.
— Послушай, это все умеют, — сказала она. — Разве ты никогда не пробовала?
Не дожидаясь ответа, она предостерегающе тронула Эрменгарду за руку и шепнула:
— Давай тихонько подкрадемся к двери — и я ее распахну. Может, нам удастся поймать ее врасплох!
Конечно, она шутила, но в глазах ее мелькнула тайная надежда, которая увлекла Эрменгарду, хотя она и не понимала, что все это значит, и кого Сара хочет поймать врасплох, и зачем это нужно. Впрочем, Эрменгарда не сомневалась,
— Ах, опоздали! — вскричала Сара. — Она успела добежать до своего кресла! Всегда так! Куклы такие быстрые, как молния!
Эрменгарда переводила взгляд с Сары на куклу и обратно. У нее перехватило дыхание.
— Она умеет… ходить? — спросила она изумленно.
— Да, — отвечала Сара. — Так я, по крайней мере, думаю. Вернее, воображаю. И тогда мне кажется, что так оно и есть. А ты разве никогда ничего не воображала?
— Нет, — призналась Эрменгарда. — Никогда. Я… расскажи мне про это.
Ее так околдовала эта странная новенькая, что она смотрела совсем не на Эмили, хотя в жизни не видела таких чудесных кукол, а на Сару.
— Давай сядем, — предложила Сара, — и я тебе расскажу. Это так просто — стоит только начать, и уже не остановишься! Придумываешь и придумываешь без конца! Это просто чудесно! Эмили, послушай. Это Эрменгарда Сент-Джон, Эмили. Эрменгарда, это Эмили. Хочешь ее подержать?
— А можно? — спросила Эрменгарда. — Нет, правда, можно? Она такая красивая!
За всю свою короткую скучную жизнь мисс Сент-Джон даже и не мечтала, что ей выпадет счастье так чудесно провести время, как в это утро со странной новенькой. Они пробыли в комнате Сары целый час, пока не прозвенел звонок на обед и им не пришлось спуститься вниз.
Сара устроилась на коврике перед камином и рассказывала Эрменгарде удивительные вещи — ее зеленые глаза сверкали, щеки горели. Она рассказала о своем путешествии и об Индии; но больше всего Эрменгарду увлекла фантазия о куклах, которые ходят, разговаривают и делают многое другое, стоит лишь людям выйти из комнаты. Своей тайны они никому не открывают и с быстротой молнии возвращаются на свои места, как только заслышат, что кто-то идет.
— Мы бы так не смогли, — серьезно заметила Сара. — Это какое-то волшебство.
Когда она поведала о поисках Эмили, лицо ее вдруг затуманилось, а свет в глазах погас. Эрменгарда это заметила. Какой-то странный звук, не то вздох, не то всхлип, вырвался у Сары из груди, а потом, словно приняв решение, она плотно сжала губы. Эрменгарде подумалось, что другая бы на ее месте зарыдала. Но Сара сдержалась.
— У тебя что-то… болит? — осмелилась Эрменгарда.
— Да, — отвечала Сара, помолчав. — Только не тело.
И, сдерживая дрожь в голосе, тихо спросила:
— Ты своего отца больше всего на свете любишь?
Эрменгарда разинула рот. Ей и в голову не приходило, что можно любить собственного отца; честно говоря, она готова была на все, только бы не оставаться с ним наедине даже на десять минут. Впрочем, она понимала, что благовоспитанной девочке, которая учится в пансионе для благородных девиц, признаться в этом невозможно. Она смутилась.
— Я… я его почти не вижу, — проговорила она запинаясь. — Он всегда сидит в библиотеке и что-то читает.
— А я своего папочку люблю больше
Она опустила голову на колени и несколько минут сидела не двигаясь.
«Сейчас заплачет», — со страхом подумала Эрменгарда.
Но Сара не заплакала. Короткие черные волосы упали ей на лицо; она молчала. Потом, не поднимая головы, произнесла:
— Я ему обещала, что выдержу, — и выдержу. Подумай, что приходится выносить военным! А мой папа военный. Случись война — ему бы пришлось идти в поход, страдать от жажды, может, даже от ран. Но он бы никогда ни слова не сказал — ни одного слова!
Эрменгарда молча смотрела на Сару; она чувствовала, что ее заливает волна обожания. Сара такая удивительная! Она ни на кого не похожа!
Наконец Сара подняла голову и с какой-то странной улыбкой откинула назад пряди волос.
— Мне будет легче, если я буду говорить, — сказала она. — Буду говорить… буду рассказывать тебе про свои фантазии. Забыть не забуду, но выдержать легче.
Эрменгарда не знала, почему при этих словах горло у нее сжало, а на глаза навернулись слезы.
— Лавиния и Джесси — закадычные подружки, — сказала она вдруг охрипшим голосом. — Вот бы и нам так. Ты бы согласилась со мной дружить? Ты умница, а я самая глупая в школе, но… ты мне так нравишься!
— Я рада, — отвечала Сара. — Когда кому-то нравишься, хочется сказать «спасибо». Да, давай дружить. И знаешь что? — Лицо у нее просветлело. — Я тебе помогу с французским.
ГЛАВА 4
Лотти
Будь у Сары другой характер, десять лет, которые ей предстояло провести в пансионе мисс Минчин, не пошли бы ей на пользу. С ней обращались так, словно она была почетной гостьей, а не просто маленькой девочкой. Будь она упрямой и высокомерной, она бы стала просто невыносимой — так ей во всем потакали и льстили. Будь она нерадивой, она бы ничему не научилась. Мисс Минчин в глубине души ее невзлюбила, но она была женщина практичная и дорожила такой ученицей. Скажешь или сделаешь ей что-нибудь неприятное, а она возьмет и оставит школу. Мисс Минчин прекрасно знала: стоит Саре написать отцу, что ей здесь плохо, и капитан Кру тотчас ее заберет. А потому она постоянно хвалила Сару и позволяла ей делать все, что только та ни пожелает. Мисс Минчин была, уверена, что всякий ребенок, с которым так обращаются в школе, будет любить ее. И потому Сару хвалили за все: за успехи в занятиях, за прекрасные манеры, за доброту к подругам, за щедрость — стоило ей вынуть из кошелька, в котором никогда не переводились деньги, монетку в шесть пенсов и подать ее нищему. Самый простой ее поступок превращали в добродетель, и, не будь она умна и скромна, она бы стала весьма самодовольной девицей. Однако она судила весьма трезво и верно и о себе самой, и о своем положении. Порой Сара делилась своими мыслями с Эрменгардой.
— В жизни так много случайностей, — говорила она. — Мне, например, просто посчастливилось: я всегда любила читать и заниматься и всегда легко запоминала все, что учила, — так уж вышло. Случилось так, что обо мне с рождения заботился добрый, умный, красивый отец, и у меня всегда было все, что мне хотелось. Может быть, на самом-то деле характер у меня неважный, а я кажусь доброй просто потому, что у меня все есть и все ко мне хорошо относятся.
Она задумалась и серьезно прибавила:
— Как мне понять, хорошая я или плохая, не знаю. Возможно, характер у меня ужасный, а никто об этом никогда и не догадывался, потому что меня ни разу не испытали.