Маленькая скандальная история
Шрифт:
К вечеру меня стало знобить, но жаловаться на здоровье и тем самым добавлять еще больше траура в разговор нет желания. Да и есть ли смысл обсуждать проблемы с тем, кому явно самому нужна помощь?
— Я дома. Решил немного выпить. — Где-то в отдалении слышится звон стекла. — Сложная неделя выдалась. Извини, что сегодня не приехал. Заеду к тебе завтра.
— Хорошо, — отвечаю я, давя в себе вспышку раздражения.
Поведение Антона вызывает во мне все большее недоумение. Развод — это безусловно большая боль, но не повод настолько расклеиться. По-крайней мере
— Ладно, буду ложиться спать. Спокойной ночи.
Пробормотав «спокойной ночи», я первой сбрасываю вызов. Растерянность, непонимание и злость закипают внутри ядовитым коктейлем. Как бы вела себя на его месте, приняв решение выйти из действующих отношений ради человека, в которого влюблена? Без чувства вины наверняка не обошлось, но в одном я уверена: что бы не происходило и как бы тяжело не было, я бы хотела быть рядом с любимым человеком. Черпать в нем поддержку и каждый день получать напоминание, что болезненные перемены того стоили. А замыкаться в себе — это чистейшей воды мазохизм.
Погрузившись в невеселые размышления, я не могу уснуть до трех ночи. К моей рефлексии добавляются еще и мысли о поиске новой работы. Что-то подсказывает мне, что как бы не развернулись события в дальнейшем, оставаться в офисе Антона не стоит.
Он звонит на следующее утро, звуча чуточку бодрее. Интересуется, что мне привезти и, услышав, что я гуляю в парке, говорит, что скоро подъедет.
— Привет. — Тронув за плечо, он подстраивается под мой шаг. — Как самочувствие?
— В порядке, — по-прежнему лаконично отвечаю я, ощущая легкую ноющую боль в груди.
В болезни возрастает желание ощущать участие и поддержку, которых сейчас в облике и голосе Антона нет. Его вопрос словно задан на сдачу и мысли его не здесь и не со мной.
— Я с утра до офиса доехал.
Я мычу «угу», и, не выдержав, решаю спросить в лоб:
— Расскажи, пожалуйста, что происходит?
Антон продолжает молча идти, но я продолжаю упорно на него смотреть, давая понять, что намерена получить ответ.
— Мне сейчас очень сложно, Ксюш, — наконец выговаривает он, сдавшись. — У Вероники нервный срыв, и я чувствую себя очень виноватым. Ты даже представить не можешь, что мне приходится выслушивать в свой адрес… И мне вдвойне тяжело, потому что все это я заслужил. Чувствую себя виноватым перед всеми: перед ней, тобой, перед сыном… Пиздец, короче…
Глубоко вдохнув, он дергает себя за волосы.
— Если честно, я просто без сил.
Мое раздражение и непонимание понемногу тухнут. Потому что чувство вины, сжирающее его, мне понятно. Для некоторых оно становится очевидным лишь когда публично раскрываются последствия неблаговидных поступков. В случае Антона, все, увы, именно так.
— Ретт однажды сказал Скарлетт: вы как воришка, который вовсе не сожалеет о том, что крал, но очень сожалеет, что нужно сесть за это в тюрьму, — с невеселой усмешкой замечаю я. — То же можно сказать о тебе. Хотя ты и
Резко остановившись, Антон разворачивается меня к себе.
— Ксюш…
Я уворачиваюсь, потому что он предпринимает попытку снять с меня солнечные очки. Пока я не готова на него смотреть.
— Что бы между нами не происходило, я нисколько не жалею, что когда-то тебя встретил, — с надрывом шепчет он, сжав мои плечи.
Тупая боль усиливается, разливается по груди холодом. Эти слова прозвучали так, словно Антон пытается попрощаться.
— Отстань. — В его объятиях не просто тесно — сейчас они меня душат. — Просто, блядь, оставь меня в покое.
— Ксюш… Пожалуйста, дай мне время со всем разобраться, — Антон смотрит на меня со страданием и мольбой. — Меньше всего на свете я хотел делать кому-то больно. Чувствую себя ничтожеством… Самым херовым на свете человеком после того, что натворил.
Без его рук дышать становится проще. Соображать тоже. Только боль никуда не уходит, а лишь усиливается с каждой секундой. Я так привыкла ощущать его обожание, его трепет и заботу, что безоговорочно в них поверила. А сейчас их нет, как и нет того человека, который их дарил. Из жаркого лета меня насильно вышвырнули в лютый мороз в топике и шортах, и любая попытка согреться оказывается тщетной.
— Разбирайся со всем сколько угодно, — хрипло выплевываю я. — Только не думай, что я буду сидеть возле окна и ждать.
Сказав это, я разворачиваюсь и марширую в сторону дома. Старательно призываю праведную злость, которая так часто меня выручала, но она как назло молчит, позволяя алчной боли догрызать меня. Держась чуть поодаль, Антон провожает меня до подъезда, но внутрь не заходит.
Пошел к черту, — бормочу я, оглушительно хлопая дверью. — Это точно конец.
38
Хотела бы я сказать, что мое намерение выкинуть Антона из своей жизни не стихло к утру, но это была бы откровенная ложь. Спала я отвратительно, проснулась абсолютно разбитой и… несчастной. Ни взывание к чувству собственного достоинств, ни тысячное напоминание о том, что Антон повел себя по отношению ко мне подло и нечестно, ни горячий душ с любимым скрабом и две чашки чая с душицей не могли это исправить. Я продолжала чувствовать себя обманутой, брошенной и преданной.
Усугубляли состояние и отголоски болезни, изрядно измотавшей меня за почти две недели. В отражении зеркала на меня смотрела осунувшаяся девушка с затравленным взглядом и невесть откуда взявшимися заломами в носогубных складках. Не нравится себе, когда тебя вероломно кинул тот, кто клялся в любви — тот еще удар по самооценке.
Но если изменить то, что Антон оказался лживым козлом я не в силах, то записаться к косметологу — вполне. Так я и поступаю, а после, собрав свою ослабевшую волю в кулак, сажусь за ноутбук — штудировать вакансии. Аренда квартиры сама на себя, увы, не заработает.