Маленькая торговка прозой
Шрифт:
– Прости, Жюли.
Тянь стрелял, обращаясь к Жюли:
– Тебе станет легче.
Тянь знал, что такое остаться вдовцом. Когда-то он потерял свою жену, Жанину-Великаншу, и Жервеза, дочь Жанины, которую Тянь носил, как и Верден, в кожаном конверте, тоже оставила его ради Христа: предательница. В то время Тянь хотел бы, чтобы батальон мексиканцев положил конец его страданиям.
– Когда умирает любовь, жизнь превращается в бесконечную агонию.
Тянь стрелял в Жюли из милосердия. Один за другим, остальные полицейские присоединились
Здоровенный детина спокойно перебежал улицу. На нем была куртка «пилот» с меховым воротником. Он вошел в здание. Поднялся по черной лестнице. Снаружи (как юный Бонапарт 13 вандемьера 1795 года на ступенях той же церкви [25] ) дивизионный комиссар Аннелиз приказал прекратить огонь.
V
ЦЕНА СПАСЕНИЯ
Когда жизнь держится на одном волоске, цена этого волоска вырастает до сумасшедших размеров!
25
5 сентября 1795 года перед церковью Св. Роха в Париже произошла перестрелка между роялистами и силами Конвента под предводительством Бонапарта.
27
– Он это сказал! Я же слышал!
Жереми приставил к горлу доктора Бертольда скальпель.
– Перестань, Жереми.
Но на этот раз уговоры Клары не подействовали.
– А вот фиг, не перестану. Он сказал, что собирается отключить Бенжамена!
Прижатый к стене доктор Бертольд, похоже, жалел, что произнес это вслух.
– Он не сделает этого.
– Конечно, если я перережу ему глотку, он этого не сделает!
– Жереми, прекрати.
– Он сказал: «Отключим его, как только этот умник Марти уедет в свою командировку в Японию».
Это была чистая правда. Доктор Бертольд ждал, когда уедет доктор Марти, чтобы отключить дыхательный аппарат Малоссена, старшего брата Жереми. Основания для этого у Бертольда были самые простые: он не любил доктора Марти.
– Жереми, ну я прошу тебя...
– Он сказал вот этой и еще тому, толстому.
Легким кивком головы Жереми указал на медсестру – она была белее своего халата – и на «того толстого», который был еще белее.
– Если вы двинетесь с места, если только вы попробуете предупредить кого-нибудь, я пущу ему кровь!
Они были ассистентами Бертольда. Они не двигались с места. Они лишь лихорадочно искали в уме род занятий, где никому не надо было бы ассистировать.
– Жереми...
Клара сделала полшага вперед.
– И ты! Не подходи!
Она застыла на месте.
– Закрой дверь.
Они остались одни.
Знатная была перебранка у Бертольда с Марти по поводу этого несчастного Малоссена.
– Да он же труп, клиническая смерть! – орал Бертольд.
Марти стоял на своем:
– Я отключу его, когда он станет таким же трупом, как вы, не раньше.
Марти тоже не жаловал Бертольда, но он не делал из этого трагедии.
– Черт побери, Марти: необратимые нарушения центральной нервной системы, искусственное дыхание, отсутствие малейших ответных реакций и никакого намека на электроэнцефалографический сигнал – чего вам еще?
«Ничего», – думал Марти, и в самом деле добавлять уже нечего: Малоссен был мертв.
– Молчания, Бертольд, мне не хватает тишины.
– Не надейтесь, что я буду молчать, Марти: занимать больничные койки под грядки для безжизненных тел, которые поддерживаются только искусственным питанием, вам это так не пройдет, уж я постараюсь!
У Бертольда это было в крови.
– Что ж, хоть раз в жизни сообщите кому-нибудь что-то новое.
Бертольд был выдающимся хирургом. Но в качестве преподавателя он никуда не годился, и студенты бежали от него как от холеры.
– Я вас ненавижу, Марти.
Они стояли лицом к лицу. Высокий, трясущийся от бешенства, и маленький, нарочито спокойный.
– А я вас люблю, Бертольд.
У Марти, напротив, всегда было чем пронять даже самые тупые головы. Полные аудитории, выездные лекции, призывы о помощи, несущиеся со всех концов света. Внимая ему, студенты становились настоящими целителями. У больных появлялась надежда.
– Церебральная смерть, Марти!
Дрожащим пальцем Бертольд указывал на дыхательный аппарат, присоединенный к Малоссену.
– Глубокая кома!
Бертольд тыкал в энцефалограмму. Безукоризненная горизонтальная прямая.
– Троцкий и Кеннеди и то находились в лучшем положении, чем он!
В глубине души Марти был с ним согласен. И тем не менее он не сдавался:
– Просто длительная кома, Бертольд, бессознательное состояние, но организм жизнеспособен.
– Ах так! И как же вы собираетесь это доказать?
В этом-то и заключалась вся проблема. Все симптомы говорили за то, что нарушения необратимы. Малоссену конец. Доказывать обратное – равносильно попытке воскресить Лазаря во второй раз.
– Вы понимаете, что вы сейчас делаете, Марти?
– Как раз сейчас я стараюсь не заразиться от вас, высморкайтесь и, пожалуйста, встаньте подальше, шага на три от меня.
– Терапевт до мозга костей! Вы с вашей манией величия будете вялить здесь этот кусок мяса, в то время как эту койку мог бы занять другой больной, который сейчас подыхает где-нибудь из-за вас.
– Бертольд, вы первый окажетесь на этом месте, если не прекратите меня доставать.
– Что? Угрожаете? Физической расправой? Вы? Мне?
– Лучше сказать, ставлю диагноз. Не смейте трогать моего больного. Ясно?