Маленькие Боги
Шрифт:
Тритон с надеждой взглянул на него, и добавил, – Это много? Не умею считать. Он указал на достаточно грубо отлитую фигурку на берегу Омнии и сказал: «Но тоже ставлю!»
Он взглянул на фигурку маленького рыбака. – Когда он умрет, у тебя будет только пятьдесят верующих, сказал он. – Это больше или меньше, чем пятьдесят один?
– На много меньше. – Действительно?
– Да. – Никто мне этого не говорил. Несколько дюжин богов смотрели на берег. Он с трудом вспомнил Эфебские статуи. Там была богиня с плохо сделанной совой. Верно. Ом почесал голову. Боги так не думают. Отсюда все кажется проще. Это всего-лишь игра. Забываешь, что там, внизу, это не игра. Умирают люди. Отрезаются куски. Мы тут, как орлы, подумал он. Иногда мы показываем черепахам, как надо летать. А потом удаляемся. Он сказал, обращаясь в основном к невидимому миру, «Там будут умирать люди». Цортский Бог Солнца даже не удосужился оглянуться. – Для того они и нужны, сказал он. В руке он держал коробочку для костей, которая выглядела как человеческий череп с рубинами в глазницах. – О, да. сказал Ом. –
Когда Бог оглянулся, Ом разбил рог о его голову.
Это не был нормальный удар грома. Это ухнуло, как вспышка супер-новой, лавина звуков, разрывающая небо. Песок взмыл и закружился над телами, простершимися ниц на берегу. Вонзилась молния, и ответные огни сорвались с острия пик и концов мечей. Симони вгляделся в грохочущую темноту. – Что за черт происходит? – Он толкнул простертое рядом тело. Это был Аргависти. Они взглянули друг на друга. Еще один удар грома раскатился по небу. Волны, обгоняя друг друга мчались на армаду. С ужасающей грацией корабли несло один на другой, выдерживая басовую ноту грома контрапунктом стонущего дерева. Сломанное рангоутное дерево с глухим звуком ударилось в песок у головы Симони. – Мы тут помрем, если останемся, сказал он. – Пошли. Они побрели через песок и водяную пыль, среди групп трясущихся и молящихся солдат, пока не уперлись во что-то твердое, полузаметенное. Они забрались в царящее под Черепахой спокойствие. Другие додумались до этой идеи прежде. Едва различимые фигуры сидели или лежали растянувшись в темноте. Урн удрученно сидел на ящике с инструментами. Разносился дух потрошеной рыбы. – Боги гневаются, сказал Борвориус. – Страшно разошлись, сказал Аргависти. – Мне хуже. – сказал Симони. – Боги? Ха!
– Не время для безверия, сказал Рхам-ап-Эфан. Снаружи шел град. – Лучшего и не придумаешь. – сказал Симони. Кусок рога изобилия рикошетом отскочил от крыши Черепахи, раскачивающейся на своих шипастых колесах. – Но за что на нас злиться? – сказал Аргависти. – Мы вершим их волю. Борвориус попытался улыбнуться. – Боги, да? сказал он. – Не можем ни сними, ни без них?
Кто-то толкнул Симони и протянул сырую сигарету. Это был Цортский солдат. Назло себе он затянулся. – Хороший табак, сказал он. – То, что растет у нас, на вкус как верблюжье дерьмо. Он передал сигарету дальше, следующей ссутуленной фигуре. – СПАСИБО. Борвориус откуда-то раздобыл фляжку. – Согласился бы пойти бы в ад, если бы внутри что-нибудь было? – сказал он. – Похоже, сказал Симони рассеянно. Потом заметил фляжку. – А, ты об алкоголе? Пожалуй. Но, какая разница. Я бы не пошел в огонь за священников. Спасибо. – Пошли дальше. – СПАСИБО. Черепаха затряслась от громового раската. – Г’н и’химбе бо?
Все посмотрели на сырую рыбу и выражение надежды на лице Фасты Бенжа. – Я могу собрать немного угольев в печке, сказал Урн через некоторое время. Кто-то похлопал Симони по плечу, вызывая странное чувство морозного покалывания и звона в ушах. – СПАСИБО. МНЕ ПОРА ИДТИ. Когда он взял фляжку, он почувствовал свист ветра, внезапное дыхание вселенной. Он оглянулся как раз вовремя, чтобы заметить, как волна подняла корабль и разбила о дюны. Ветер окрасил далекий вопль. Солдаты оглянулись. – Там были люди, сказал Аргависти. Симони выронил фляжку. – Пошли, сказал он. И ни один, когда они вырывали из пасти бури брусья, когда Урн применил все свои знания о рычагах, когда они шлемами подкапывались под обломки, не спросил, кого они выкапывают, или в какие униформы они одеты. Ветер принес туман, горячий и наполенный электрическими вспышками, а море по-прежнему бушевало. Симони вытащил рангоутное дерево, и заметил, что вес полегче, так как кто-то схватился за другой конец. Он взглянул в глаза Бруте. – Молчи, сказал Брута. – Это боги нас наказывают?
– Молчи!
– Я хочу знать!
– Так лучше, чем если бы мы сами себя наказывали, верно?
– Остались люди, которые уже никогда не выберутся из кораблей!
– Никто не говорил, что это будет приятно!
Симони оттащил кусок обшивки. Там был человек, доспехи и кожаные части были испорчены настолько, что ничего невозможно было определить, но живой. – Слушай, сказал Симони под порывом ветра. – Я не сдамся! Ты не победил! Я делаю это не для каких бы то ни было богов, существуют они, или нет! Я делаю это для людей! И прекрати так улыбаться! Пара костей упала на песок. Мгновение они искрились и потрескивали на песке, а потом исчезли. Море успокоилось. Туман разорвался на клочья и исчез в никуда. В воздухе по-прежнему висела дымка, но хотя бы было видно солнце, пусть как более яркое пятно на куполе неба. Еще раз, снова, возникло ощущение, что вселенная затаила дыхание. Появились боги, прозрачные и мерцающие, в фокусе и нет. Солнце засияло на призраках золотых кудрей, крыльев и
I. Это Не Игра.
II. Здесь и Сейчас, Вы Живы. А потом все кончилось.
– Ты станешь хорошим епископом, сказал Брута. – Я? – сказал Дидактилос. – Я же философ!
– Хорошо. Нам самое время обзавестись философом. – И эфебец!
– Хорошо. Ты сможешь придумать лучший способ управления страной. Священники не должны этим заниматься. Они не могут думать об этом должным образом. Как и солдаты. – Спасибо, сказал Симони. Они сидели в садике Ценобриарха. Высоко в небе кружил орел, высматривая нечто, что не было черепахой. – Мне нравится идея демократии. Должен быть кто-то, кому все не доверяют, сказал Брута. – Таким образом, все счастливы. Подумай об этом. Симони?
– Да?
– Я назначаю тебя главой Квизиции. – Что?
– Я хочу прекратить ее деятельность. И я хочу сделать это самым тяжелым способом. – Ты хочешь, чтобы я перебил всех инквизиторов? Отлично!
– Нет. Это простой путь. Я хочу как можно меньше смертей. Разве что тех, кто получает от этого удовольствие. Но только их. Теперь… а где Урн?
Движущаяся Черепаха по-прежнему оставалась на берегу, ее колеса были погребены под нанесенным штормом песком. Урн был слишком расстроен, чтобы попытаться выкопать ее. – Последний раз он возился с починкой дверного механизма, сказал Дидактилос. – Его хлебом не корми, дай что-нибудь починить. – Верно. Надо будет найти для него занятие. Орошение. Архитектура. Что-нибудь в этом роде. – А что ты собираешься делать? – сказал Симони. – Мне надо сделать копии Библиотеки, сказал Брута. – Но ты же не умеешь ни читать, ни писать, сказал Дидактилос. – Нет. Но я вижу и могу рисовать. Две копии. Одна для хранения здесь. – Когда мы сожжем Семикнижие, будет полно места. – сказал Симони. – Ничего не будет сожжено. Всему свое время. – сказал Брута. Он взглянул на мерцающую полоску пустыни. Смешно. Сейчас он был так же счастлив, как тогда, в пустыне. – А потом…-начал он. – Да?
Брута опустил взгляд на фермы и деревеньки вокруг Цитадели. Он усмехнулся. – А потом мы лучше будем заниматься делом, сказал он. – Каждый день.
Фаста Бенж задумчиво греб домой. Он отлично провел эти несколько дней. Встретил множество новых людей и продал довольно много рыбы. Птанг-Птанг со своими прислужниками лично обратился к нему, взяв обещание никогда не развязывать войны в месте, о котором он никогда и не слышал. Он согласился. (* В языке племени Фасты Бенжа нет эквивалента слову «война», потому что воевать им не с кем, а жизнь и так достаточно сложна. Слова Птанг-Птанга дошли как: «Помнишь, как Пача Мож ударил своего дядю большим камнем? Что-то в этом роде, только много хуже.» ) Некоторые новые люди показали ему удивительный способ делать молнию. Бьешь по этому камню этим твердым куском, и получаешь маленькие кусочки молнии, которые падают на сухую штуковину, которая становится красной и горячей, как солнце. Если положить туда еще дерева, она становится больше, и если положить на нее рыбу, она чернеет, но если действовать быстро, она становится не черной, а коричневой и на вкус – лучше всего, что он когда-либо пробовал, хотя это и не сложно. И еще ему дали несколько ножей, сделанных не из камня и одежду, сделанную не из тростника, и, в общем и целом, жизнь улыбалась Фасте Бенжу и его племени. Он не совсем понял, почему множество людей может захотеть ударить дядю Пачи Можа большими камнями, но это действительно ускорило темп технического прогресса.
Никто, даже Брута, не заметил, что вокруг больше нет старого Лу-Тзе. Быть незаметным, не важно, есть ты, или тебя нет, это часть обязанностей исторического монаха. На самом деле, он упаковал свою щетку и босай-горы и ушел по тайным тоннелям и потайным тропам в потаенную долину в центральных горах, где его ждал аббат. Аббат играл в шахматы в длинной галерее, с которой открывался вид на всю долину. В садах били фонтаны, ласточки влетали и вылетали из окон. – Все прошло хорошо? – не поднимая глаз спросил аббат. – Отлично, лорд, сказал Лу-Тзе. – Правда, пришлось немного подтолкнуть дело. – Я надеялся, что ты не будешь этого делать, сказал аббат, беря в руки пешку. – Когда-нибудь ты перегнешь палку. – Эта теперешняя история, сказал Лу-Тзе. – Очень уж она претенциозна. Все время приходится что-то подлаживать… – Да, да… – Раньше история была куда лучше. – Все всегда было лучше, чем теперь. Такова природа истории. – Да, лорд. Лорд?
Аббат с легким раздражением поднял глаза. – Э… вы знаете, книги говорят, что Брута умер и наступило столетие страшных войн. – Ты же знаешь, мои глаза уже не те. – Ну… это не совсем так сейчас. – Пока все в конце концов образуется. – сказал аббат. – Да, лорд, сказал исторический монах. – До твоего следующего назначения еще несколько недель. Почему бы тебе не отдохнуть?
– Спасибо, лорд. Я пожалуй спущусь вниз, в лес, и понаблюдаю за падающими деревьями. – Хорошая практика, хорошая. Разум всегда занят, да?