Маленькие детективы большой Америки (Убийства, в которые я влюблен)
Шрифт:
Наконец последовал действительно сильный толчок, и мистер Уильям Ботибол, сидевший за столиком судового интенданта, увидел, как его тарелка с отварной рыбой под голландским соусом внезапно выскользнула из-под вилки. Возник возбужденный шумок, все хватали свои тарелки и бокалы. Миссис Реншоу, сидевшая справа от интенданта, слабо вскрикнула и вцепилась в руку этого господина.
— Предстоит ненастная ночь, — заметил интендант, глядя на миссис Реншоу. — Думаю, к ночи разыграется буря. — В его голосе ощущалось едва
Торопливо вошел стюард и побрызгал водой на скатерть между тарелками. Возбуждение улеглось. Большинство пассажиров продолжали есть.
Несколько человек, среди них миссис Реншоу, осторожно поднялись и, скрывая поспешность, стали пробираться между столиками на выход.
— Так, — сказал интендант, — она уже пошла. — Он с одобрением оглядел своих оставшихся подопечных, которые продолжали спокойно и благодушно сидеть, на их лицах открыто сияла невероятная гордость, которую обычно испытывают пассажиры, зарекомендовавшие себя «хорошими моряками».
Когда еда была закончена и принесли кофе, мистер Ботибол, который с момента первого толчка был необычайно серьезен и задумчив, неожиданно встал и перенес свою чашку на освобожденное миссис Реншоу место рядом с интендантом- Он сел на ее стул, наклонился и начал что-то возбужденно шептать на ухо интенданту.
— Извините меня, — говорил он, — но, будьте добры, не могли бы вы мне кое-что сказать?
Интендант, маленький, толстый и с красным лицом, наклонился вперед.
— В чем дело, мистер Ботибол?
— Вот что я хотел бы знать. — Он был чем-то обеспокоен, и интендант внимательно вглядывался в его лицо. — Мне хотелось бы знать, сделал ли уже капитан оценку суточного пробега — ну, вы понимаете, для аукционных ставок? Я имею в виду, до того как сейчас начало штормить?
Интендант, приготовившийся услышать конфиденциальное сообщение, улыбнулся и откинулся на стуле, выставив свой солидный живот.
— Я бы сказал… пожалуй, да, — ответил он, Он не стал говорить это шепотом, хотя автоматически понизил голос, как это обычно бывает, когда собеседник шепчет.
— Когда приблизительно, вы думаете, он это сделал?
— Где-то днем. Обычно он это делает в середине дня.
— Примерно в какое время?
— Ну, я не знаю. Около четырех, я думаю.
— Тогда скажите мне еще одну вещь. Каким образом капитан решает, сколько составит пробег? Делает ли он тщательные расчеты?
Интендант взглянул на взволнованное, напряженное лицо мистера Ботибола и улыбнулся, хорошо понимая, куда тот клонит.
— Ну, понимаете, капитан проводит небольшое совещание со штурманом, они изучают погоду и много других вещей и делают оценку.
Мистер Ботибол кивнул, обдумывая ответ. Потом сказал:
— Как вы думаете, капитан знал, что погода сегодня испортится?
— Не могу вам сказать, — ответил интендант. Он смотрел в маленькие черные глаза собеседника и видел пляшущие в их зрачках огоньки возбуждения.
— Я действительно не могу вам этого сказать, мистер Ботибол. Я не знаю.
— Если погода ухудшится, наверное, стоит поставить на низкие номера. Как вы думаете? — Теперь шепот стал более настойчивым, более обеспокоенным.
— Может быть, так, — ответил интендант. — Я сомневаюсь, чтобы старик мог предполагать действительно бурную ночь. Днем, когда он делал оценку, было довольно спокойно.
Другие пассажиры, сидевшие за этим столом, замолчали и вслушивались, глядя на интенданта тем пристальным, настороженным взглядом, который называется «ушки на макушке» и который можно увидеть на скачках, где пытаются подслушать тренера, рассуждающего о своих шансах: слегка приоткрытые губы, приподнятые брови, голова наклонена вперед и чуть вбок — тот отчаянно-напряженный, полузагипнотизированный, вслушивающийся взгляд, когда ловишь информацию прямо из уст лошади.
— Ну, предположим, вам было бы позволено поставить на какой-то номер, что бы вы выбрали сегодня? — шептал мистер Ботибол.
— еще не знаю серию, — терпеливо отвечал интендант. — Они не объявляют серию до начала аукциона после обеда. Да я и не очень в этом разбираюсь. Я ведь всего лишь интендант, знаете ли.
Тут мистер Ботибол встал.
— Прошу всех извинить меня, — сказал он и осторожно пошел прочь по качающемуся полу между другими столиками, и дважды ему пришлось ухватиться за спинку стула, чтобы удержать равновесие при наклоне судна.
— Пожалуйста, на верхнюю палубу, — сказал он лифтеру.
Ветер ударил ему в лицо, когда он вышел на открытую палубу. Он споткнулся, ухватился руками за перила и стоял там, глядя на темнеющее море, по которому перекатывались высоко вздымавшиеся волны и белые барашки неслись навстречу ветру, оставляя позади себя шлейф брызг.
— Мало приятного там, да? — спросил лифтер, когда они спускались.
Мистер Ботибол приглаживал волосы маленькой красной расческой.
— Вы думаете, мы сколько-нибудь снизили скорость из-за погоды? — спросил он.
— О, конечно, сэр. Мы сбросили значительно с момента, когда это началось. В такую погоду скорость нужно обязательно снижать, иначе расшвыряешь пассажиров по всему судну.
Внизу в курительном салоне люди уже собирались на аукцион. Они произвольно группировались вокруг столиков, учтиво рассаживались, мужчины, немного чопорные в своих смокингах, с розоватыми, слишком тщательно выбритыми лицами, рядом со своими сдержанными, с оголенной белизной рук, женами. Мистер Ботибол сел на стул поближе к столу аукциониста. Он положил ногу на ногу, скрестил руки на груди и уселся на стуле с отчаянным видом человека, который принял грандиозное решение и не даст себя запугать.