Маленькие мужчины выросли
Шрифт:
Началась история в неудачный для Пламфилда год, когда все пошло наперекосяк – времена выпали тяжелые, школа пришла в упадок, Джо слегла с долгой болезнью из-за бесконечной работы, Лори с Эми были за границей, и гордость не позволяла Баэрам просить о помощи даже у близких, хотя щедрая пара помогла бы им с удовольствием. Прикованная к постели, Джо совсем отчаялась из-за такого положения дел, а потом вдруг решила обратиться к давно забытому перу – единственному способу залатать дыры в бюджете. Одному издателю нужна была книга для девочек, и Джо наспех сочинила короткий рассказ о своих с сестрами приключениях, хотя больше любила писать о мальчиках, – и решила попытать счастья, пусть и без особых надежд.
Жизнь Джо вообще не отличалась предсказуемостью. Чему и удивляться, что первая книга, в которую она вложила много лет упорного труда, больших надежд и упований юности, на пути к успеху затонула, хотя обломки еще долго держались на
Мир не видывал более изумленной женщины, чем Джозефина Баэр в тот день, когда ее маленький кораблик вошел в порт с поднятым флагом, громогласно салютуя из прежде молчавших пушек; лучшим подарком ей послужили радостные лица близких, праздновавших с ней, и дружеские рукопожатия после искренних поздравлений. С тех пор корабли Джо плавали безмятежно – ей оставалось только нагружать их да отправлять в успешные рейсы, а затем раздавать добытые сокровища родным, ради которых она и трудилась.
Слава ее не слишком прельщала, ибо в наши дни больно много дыма идет от маленьких костерков, да и известность еще не значит почет. Вот доход – другое дело, его Джо приняла с благодарностью, пусть он был и куда меньше, чем считала щедрая публика. Поднявшись, волна вздымалась все выше и мягко принесла семейство в уютную гавань, где старшие члены могли отдохнуть от бурь, а младшие – приготовить лодки к плаванию по морю жизни.
За эти годы судьба щедро одарила счастьем, покоем и достатком терпеливых и неунывающих тружеников, свято верящих в мудрость и справедливость. Окружающие заметили процветание семьи, и добрые души возрадовались, что судьба ее членов переменилась к лучшему, – но лишь немногие знали о самом ценном достижении Джо и о радости, которую невозможно ни омрачить, ни отнять.
А радость заключалась в том, что Джо теперь могла обеспечить матери счастье и покой на склоне лет, дать ее натруженным рукам отдохнуть, снять с ее плеч груз забот, а с дорогого лица – печать тревог и позволить наконец доброму сердцу вволю помогать другим – ведь в том заключалась для него самая большая радость. Еще девочкой Джо мечтала подарить матери комнату, где та могла бы спокойно отдыхать от тягот героической жизни. Мечта эта стала чудесной явью, и мамочка Марч сидела в своем уютном уголке, наслаждаясь удобством и роскошью; любимые дочери ухаживали за ней в ее немощи, верный муж не покидал, а внуки озаряли сумерки жизни светом нежной заботы. То было бесценное время для всех, ибо мамочка радовалась счастью своих дочерей, как могут только матери. Ей удалось пожать посеянные когда-то плоды, молитвы ее были услышаны, надежды воплотились в жизнь, а за старания судьба отплатила ей сторицей, и на семейный очаг снизошли благополучие и покой – и тогда она, подобно храброму терпеливому ангелу, с чувством выполненного долга обратила взор к небу и безмятежно уснула.
То была приятная, драгоценная для Джо сторона произошедшей в ее жизни перемены, однако присутствовала и другая – нелепая, тягостная; так уж устроен наш непостижимый мир. Когда удивление, неверие и радость Джо прошли, она со свойственной человеку неблагодарностью стала тяготиться славой и тосковать по утраченной свободе. Внезапно и она сама, и вся ее жизнь, прошлое и будущее очутились во власти восторженных поклонников. Незнакомцы жаждали посмотреть на нее, порасспрашивать, пораздавать советы, упреждения и поздравления и сводили с ума своим доброжелательным, но весьма утомительным вниманием. Если она отказывалась раскрыть свое сердце, ее ждали упреки; если не хотела жертвовать на благотворительность, удовлетворять чужие нужды и сочувствовать каждой неурядице на белом свете, ее звали жестокосердной, самолюбивой и заносчивой; если не могла ответить на кипы посланий от преданных читателей, ее обвиняли в неисполнении писательских обязанностей, а если предпочитала домашнее уединение пьедесталу, на который ее против воли пытались водрузить, слышала неприкрытые упреки в сторону «чванства известных литераторов».
Ради детей Джо выбивалась из сил, ибо писала в первую очередь для них, и своим упорным трудом старалась исполнить жадное требование: «Еще рассказов! Еще, сейчас же!» Домашние возмущались, когда работа начала отнимать у них Джо и подрывать ее здоровье, и все же на какое-то время она с готовностью возложила себя на алтарь юношеской литературы – в конце концов, она была в долгу у маленьких друзей, что принесли ей славу после двадцати лет стараний.
Однако со временем терпение иссякло, и Джо, устав быть львицей, превратилась в настоящую медведицу, вернулась в свою берлогу и, грозно рыча, отказывалась покидать убежище. Домашние только забавлялись и мало
Наверное, краткое описание одного дня лучше объяснит положение дел, оправдает нелюдимость бедной женщины и даст намек злодеям-биографам, наводнившим в последнее время страну, – ибо история эта совершенно правдива.
– Надо принять закон, который защищал бы несчастных писателей, – заявила миссис Джо однажды утром после приезда Эмиля; почтальон принес ей необычайно огромную кипу самых разных писем. – Для меня это куда важнее международных авторских прав, ибо время – деньги, покой – здоровье, а я теряю и то и другое, а вместе с ними – уважение к себе подобным и все сильнее жажду сбежать в дикий лес, раз уж нет мне покоя в свободолюбивой Америке.
– Охотники за львами страшны в своих происках. Поменять бы вас местами – поняли бы, как докучливы, когда «берут на себя смелость нанести визит, дабы выразить восхищение вашими замечательными произведениями», – процитировал Тед и поклонился родительнице, которая хмуро разглядывала двенадцать просьб дать автограф.
– Одно знаю точно, – решительно заявила миссис Джо, – на такие письма я отвечать не собираюсь. Я этому мальчику уже послала шесть штук, не меньше, – похоже, он ими торгует. А эта девочка пишет из пансиона – ответь ей, и все остальные тоже попросят автограф. Все они сначала извиняются за беспокойство – мне ведь наверняка постоянно докучают подобными просьбами, – а после все же рискуют спросить, потому что мне нравятся мальчики или потому что они любят все мои книги либо только одну… Эмерсон и Уиттьер [24] такое швыряют в корзину для бумаг, и пусть я всего лишь литературная нянька, которая кормит юношество нравоучительной кашкой, я последую их наглядному примеру, иначе не видать мне ни сна ни отдыха – только и буду утолять желания ненасытных детей, – заявила миссис Джо и со вздохом облегчения смела письма на пол.
24
Речь идет о писателе Ральфе Уолдо Эмерсоне (1803–1882) и поэте Джоне Гринлифе Уиттьере (1807–1892).
– Я открою остальные, а ты пока завтракай спокойно, liebe Mutter [25] , – предложил Роб, часто бравший на себя секретарские обязанности. – Вот письмо с юга. – Сломав внушительную печать, он принялся за чтение:
«Мадам!
Коль скоро Господь решил вознаградить вас за труды немалым богатством, я без колебаний попрошу вас о финансовой помощи в покупке нового потира [26] для нашей церкви. Уверена, к какой бы конфессии вы ни принадлежали, вы ответите согласием на подобную просьбу.
25
Дорогая мамочка (нем.).
26
Потир – сосуд, применяемый в христианском богослужении при освящении вина и принятии причастия.
С уважением, миссис Э. Ю. Явьер».
– Отправь вежливый отказ, милый. Деньги, отложенные на помощь, уходят на одежду и еду беднякам, что приходят к моим воротам. Так я воздаю Господу за успех. Дальше, – попросила мать, с благодарностью оглядев свой счастливый дом.
– Литературно одаренный юноша восемнадцати лет предлагает тебе поместить свое имя на обложку его романа, а после первого издания твое имя уберут и заменят на его. Скажи, выгодное предложение? Подозреваю, ты откажешься, хотя и питаешь сентиментальную привязанность к юным писакам.