Шрифт:
ФЕДОР СОЛОГУБ
Маленький человек
Якову Алексеевичу Саранину немного недоставало до среднего роста; жена его, Аглая Никифоровна, из купчих, была высока и объемиста. Уже и теперь, на первом году после свадьбы, двадцатилетняя женщина была дородна так, что рядом с маленьким и тощим мужем казалась исполиншею.
"А если еще раздобреет?" - думал Яков Алексеевич.
Думал, хотя женился по любви - к ней и к приданому.
Разница в росте супругов нередко вызывала насмешливые замечания знакомых. Эти легкомысленные шутки отравляли спокойствие Саранина и смешили Аглаю Никифоровну.
Однажды,
Лежа в постели рядом с Аглаею, ворчал и придирался к жене.
Аглая лениво и нехотя возражала сонным голосом: - Что же мне делать? Я не виновата.
Она была очень покойного и мирного нрава.
Саранин ворчал:
– Не обжирайся мясом, не трескай так много мучного, целый день конфеты лопаешь.
– Не могу же я ничего не кушать, коли у меня хороший аппетит,- сказала Аглая.- Когда я была в барышнях, у меня еще лучше был аппетит.
– Воображаю! Что ж ты, по быку сразу съедала?
– Быка сразу съесть невозможно,- спокойно возразила Аглая.
Скоро заснула, а Саранин заснуть не мог в эту странную осеннюю ночь.
Долго ворочался с боку на бок.
Когда русскому человеку не спится, он раздумывает. И Саранин предался этому занятию, столь мало ему свойственному в другое время. Он же был чиновник - много думать было не о чем и не к чему.
"Должны же быть какие-нибудь средства,- размышлял Саранин.- Наука с каждым днем совершает удивительные открытия; в Америке делают людям носы какой угодно формы, наращивают на лицо новую кожу. Операции какие делают череп продырявливают, кишки, сердце режут и зашивают. Неужели же нет средства или мне вырасти, или Аглае телес посбавить? Какое-нибудь секретное бы средство? Да как его найти? Как? Да, вот если лежать, то не найдешь. Под лежачий камень и вода не бежит. А поискать... Секретное средство! Может быть, он, изобретатель, просто ходит по улицам, да ищет покупателя. Ведь как же иначе? Не может же он публиковать в газетах... А по улицам,- вразнос, из-под полы продать что угодно,- это очень возможно. Ходит, предлагает по секрету. Кому нужно секретное средство, тот не станет валяться в постели".
Так поразмыслив, Саранин стал проворно одеваться, мурлыча себе под нос:
– В двенадцать часов по ночам...
Не боялся разбудить жену. Знал, что Аглая спит крепко.
– По-купечески,- говорил вслух; "по-мужицки",- думал про себя.
Оделся и вышел на улицу. Спать совсем не хотелось. На душе было легко, и настроение было такое, как у привычного искателя приключений перед новым интересным событием.
Мирный чиновник, проживший тихо и бесцветно треть века, ощутил вдруг в себе душу предприимчивого и свободного охотника диких пустынь,- героя Купера или Майн-Рида.
Но, пройдя несколько шагов привычною дорогою - к департаменту,остановился, призадумался. Куда же, однако, идти? Все тихо и спокойно, так спокойно, что улица казалась коридором громадного здания, обычным, безопасным, замкнутым от всего внешнего и внезапного. У ворот дремали дворники. На перекрестке виднелся городовой. Фонари горели. Плиты тротуара и камни мостовой слабо мерцали сыростью недавно прошедшего дождя.
Саранин подумал и в тихом недоумении
На перекрестке двух улиц при свете фонарей он увидел идущего к нему человека, и сердце его сжалось радостным предчувствием.
То была странная фигура.
Халат ярких цветов, с широким поясом. Высокая шапка, остроконечная, с черными узорами. Шафраном окрашенная бородка, длинная и узкая. Белые, блестящие зубы. Черные, жгучие глаза.
Ноги в туфлях.
"Армянин!" - подумал почему-то Саранин.
Армянин подошел к нему, сказал:
– Душа моя, чего ты ищешь по ночам? Шел бы спать, или к красавицам. Хочешь провожу!
– Нет, мне и моей красавицы слишком довольно,- сказал Саранин.
И доверчиво поведал армянину свое горе.
Армянин оскалил зубы, заржал.
– Жена большая, муж маленький,- целовать, лестницу ставь. Вай, нехорошо!
– Что уж тут хорошего!
– Иди за мной, помогу хорошему человеку.
Долго шли они по тихим коридорообразным улицам, армянин впереди, Саранин сзади.
От фонаря до фонаря странное превращение совершалось с армянином. В темноте он вырастал, и, чем дальше отходил от фонаря, тем громаднее становился. Иногда казалось, что острый верх его шапки поднимался выше домов, в облачное небо. Потом, подходя к свету, он становился меньше, и у фонаря принимал прежние размеры, и казался простым и обыкновенным халатником-торгашом. И, странное дело, Саранина не удивляло это .явление. Он был настроен так доверчиво, что и самые яркие чудеса арабских сказок показались ему привычными, как и скучные переживания серенькой обычности.
У ворот одного дома, самой обычной постройки, пятиэтажного и желтого, они остановились. Фонарь у ворот ясно вырисовывал свои тихие знаки. Сараник заметил:
– № 41.
Вошли во двор. На лестницу заднего флигеля. Лестница полутемная. Но на дверь, перед которою остановился армянин, падал свет тусклой лампочки, и Саранин различил цифры:
– № 43.
Армянин сунул руку в карман, вытащил оттуда маленький колокольчик, такой, каким звонят, призывая прислугу, на дачах,и позвонил. Чисто, серебристо звякнул колокольчик.
Дверь тотчас же открылась. За дверью стоял босой мальчишка, красивый, смуглый, с очень яркими губами. Белые зубы блестели, потому что он улыбался, не то радостно, не то насмешливо. И казалось, что всегда улыбался. Зеленоватым блеском горели глаза смазливого мальчишки. Весь был гибкий, как кошка, и зыбкий, как призрак тихого кошмара. Смотрел на Саранина, улыбался. Саранину стало жутко.
Вошли. Мальчик закрыл дверь, изогнувшись гибко и ловко, и пошел перед ними по коридору, неся в руке фонарь. Открыл дверь, и опять зыбкое движение, и смех.
Страшная, темная, узкая комната, уставленная по стенам шкапами с какими-то пузырьками, бутылочками. Пахло странно, раздражающим и непонятным запахом.
Армянин зажег лампу, открыл шкап, порылся там и достал пузырек с зеленоватого жидкостью.
– Хорошие капли,- сказал он,- одну каплю на стакан, воды дашь, заснет тихонько, и не проснется.
– Нет, мне это не надо,- досадливо сказал Саранин,- разве я за этим пришел!
– Душа моя,- убеждающим голосом сказал армянин,- другую жену возьмешь, себе по росту, самое простое дело.