Шрифт:
Рисунки А. Банных
Знаю, что я еще не совсем настоящий курьер, потому что настоящими курьерами бывают только взрослые. Но Марко правильно сказал: «До тех пор, пока не побьем фашистов — дети должны быть взрослыми».
Каждое утро я делаю двенадцать упражнений и обливаюсь до пояса самой холодной водой. Не скажу, что обливаться этой водой было бы особенно приятно, но хочется поскорее
Марко — настоящий подпольщик. Он уже давно взрослый, а главное — запросто поднимает здоровенную черную гирю. Конечно, кому мало лет — тому всегда трудней: ни силы такой, ни военного опыта… Но ничего, мы еще поглядим — кто из нас что сумеет!
Сначала никто не догадывался, что я нарочно закаляю себя, чтобы стать настоящим курьером. Только Марко знал обо всем и доверял мне. А все остальные говорили:
— Нашел кого посылать! Не дорос еще пацан. Пусть лучше Ваня идет…
— Ваня?! — сразу вмешиваюсь я. — Как же Ваня? Разве вы не знаете, что Ваня уже ушел на задание?
— Ну, ладно-ладно, — говорил кто-нибудь, — пусть шлепает малыш. Только пусть не лезет к черту на рога!
«Пусть шлепает малыш», — в мыслях передразнивал я их. Давно уже взрослые, а до сих пор ничего не понимают. Думают, раз мне мало лет — значит, я ничего не могу. Как бы не так!
Только после одной особо ответственной операции мне стали доверять и — самое главное — перестали мерить глазами с ног до головы; как будто рост равен ловкости и мужеству. Как будто они никогда не знали, что при выполнении особых заданий то, что ты не колокольня, а просто маленький человек, — это даже лучше!
Конечно, мужество у меня появилось не сразу-много всякого страха пришлось перебороть. Хотя, если хорошенько подумать, — всегда страшно, даже горло от страха перехватывает, как будто у тебя ангина. Так было и тогда…
До этого я уже успел выполнить несколько просто ответственных заданий и теперь уже больше двух недель добивался от Марко такого поручения, которое называется особым. И вот, наконец, Марко дал согласие и велел мне возложить партизанское знамя на могилу заложников. Я сразу сообразил, что более ответственного задания быть не может: партизанское знамя на могиле заложников расскажет всем людям, что мы не собираемся подчиняться фашистам и всяким прихвостням, мы никогда ни перед кем на коленях не стояли и стоять не будем! Вот почему к этому заданию я готовился особенно тщательно.
Под пальто нужно было спрятать знамя, но оно оказалось таким длинным, что обматывался я им, обматывался, а все конец оставался. Наконец, вроде нормально вышло. Надел я поверх знамени пальто, подошел к зеркалу и… такого толстяка в нем увидел, каких и в цирке не показывают!
А тут еще прибежала соседская девчонка Нюшка и давай смеяться надо мной. Хотел я было дать Нюшке по шее, да Нюшка сразу стала серьезной и давай помогать мне. Надо сказать, что все девчонки хоть и дуры, а кое в чем толк знают. Нюшка быстро обмотала меня знаменем, да так ловко, что комар носа не подточит. Ничего подозрительного: крепкий парень — только и всего!
Я строго наказал Нюшке, чтобы помалкивала. И еще сказал, что, может быть, уже никогда не вернусь, потому
Скатился я вниз по лестнице и перепрыгнул последние три ступеньки. Эти три ступеньки я всегда перепрыгиваю, потому что на этих ступеньках когда-то лежал в крови высоченный парень с верхнего этажа.
Парень этот был коммунистом, и его, по всей вероятности, кто-то предал. Однажды он возвращался домой и только успел подняться на эти три ступеньки, как услышал наверху громкие и подозрительные голоса. Всякий может отличить обыкновенный громкий голос от подозрительного, и парень сразу понял, что пришли за ним. Только он повернулся, чтобы бежать, а тут с улицы вбегает фриц с автоматом, и парень оказался в западне. Но он не растерялся, быстро посмотрел по сторонам, понял, что выхода нет, выхватил пистолет и — в солдата, а потом — себя…
Я все это своими глазами видел. Фрицы нас разогнали по квартирам, а парень остался лежать на этих ступеньках. Вот здесь на стене до сих пор темнеют капли крови. Поэтому я всегда перепрыгиваю три ступеньки…
Вышел я из темного подъезда на улицу и сразу рассердился: солнце прямо во все небо! Совсем неподходящий день. В такую погоду на кладбище всегда много народа.
«Эх ты, солнце! — думаю. — Могло бы сегодня и потише светить!»
Сразу, конечно, вспотел под своей двойной одеждой. Только сейчас подозреваю, что вспотел вовсе не от жары, а от страха. Но в то же время я чувствовал и гордость. Это точно! И гордость, и страх, и опять гордость! И еще думал, что, если поймают фрицы — пусть забьют до смерти — все равно ничего не скажу! Ни одного слова! Закрыл бы крепко-накрепко рот, а ногти в ладонь засадил, чтоб кровь пошла. Никогда не сдамся! Всем докажу, что не боюсь смерти, хоть и маленький!
Народа на кладбище было действительно много. Спрятался я за могилу заложников, расстегнул пальто и давай разматывать знамя. А сердце в это время так колотилось, что казалось, все услышат…
Размотал я знамя, перебросил его конец через могилу, придавил камнем, потом быстро поднялся с земли и, как велел Марко, не оглядываясь, пошел к воротам кладбища…
Это, конечно, с виду я был спокойным, а на самом-то деле только и думал о том, как бы обернуться да посмотреть — не гонится ли кто за мной. А сразу за воротами кладбища вдруг столкнулся с Марко и еще двумя парнями. Так я и знал — за мной подглядывали! Все еще думают, что я маленький и сам не справлюсь.
Разумеется, сделал вид, что с ними не знаком, и спокойно прошел мимо, а они свернули в другую сторону…
Вечером уже весь город шептался про случай на кладбище. Только я и виду не подал, что хоть что-нибудь знаю. Но, честно признаться, очень хотелось, чтобы все знали, кто положил знамя на могилу заложников.
Марко с тех пор доверяет мне дела и посложней, но, конечно, всякий раз говорит, что я не могу быть совсем настоящим курьером, потому что все равно еще маленький. Зато все другие теперь так говорят за моей спиной: