Маленький лорд Фаунтлерой (пер. Демуровой)
Шрифт:
— Право слово, — рассказывал Уилкинс на конюшне, — право слово, такого я никогда не слыхивал! Мне он спешиться не позволил, потому, говорит, как мальчику на большой лошади будет сидеть неловко. Так мне и сказал: «Уилкинс, — говорит, — этот мальчик хромой, а я нет, и потом, — говорит, — я с ним поговорить хочу». Так что пришлось парнишке — его Хартл зовут — сесть на пони, а милорд сунул руки в карманы и идет себе рядом, разговаривает и посвистывает, нимало не смущаясь! А когда мы к их хижине подъехали и мать парнишки во двор выскочила, затрепыхалась, он шляпу скинул и говорит: «Я вашего сына домой привез, сударыня, — говорит, — потому как у него нога болит, а на эту палку опереться как следует разве можно? Я дедушку попрошу, чтобы ему костыли сделали». И женщина, право слово, так и упала от удивления, да я и сам чуть не лопнул!
Граф,
— Дедушка шлет вам поклон и вот эти костыли для вашего мальчика, и мы надеемся, что ему станет легче.
— Я передал им от вас поклон, — сказал Фаунтлерой графу, вернувшись на свое место в карете. — Вы мне этого не говорили, но я подумал, что вы, верно, просто забыли. Так и есть, правда?
И граф снова рассмеялся, но не стал возражать. Дело в том, что по мере их сближения вера лорда Фаунтлероя в великодушие и благородство графа все росла. Он ни минуты не сомневался в том, что его дедушка чрезвычайно добрый и щедрый человек. Разумеется, все желания Седрика исполнялись мгновенно; на него сыпался такой дождь подарков, что порой он совершенно терялся.
Граф, видно, положил себе за правило, что внук должен иметь все, что ни пожелает, и дал ему полную свободу действий. И хотя в большинстве случаев такая политика весьма опасна, маленький лорд на удивление хорошо выдержал это испытание. Возможно, он все же избаловался бы, несмотря на его добрый нрав, если бы не те часы, которые он проводил с матерью в Корт-Лодже. Миссис Эррол внимательно и нежно следила за всеми его поступками. Они часто подолгу беседовали вдвоем, и, возвращаясь в замок, он уносил с собой не только память о ее поцелуях, но и простые, добрые советы. Одно лишь чрезвычайно удивляло маленького лорда. Никто и не подозревал, как часто он пытался разрешить эту тайну; даже его мать не знала, как часто он ломал над ней голову, а граф так и вовсе долгое время ни о чем не догадывался. Наблюдательный мальчик не мог не задуматься о том, почему его мама и дедушка никогда не встречаются. Конечно, он это заметил. Когда карета Доринкорта останавливалась у Корт-Лоджа, граф никогда не выходил из нее; а в тех редких случаях, когда его сиятельство посещал церковь, Фаунтлерою предоставлялась возможность побеседовать с матерью на крыльце или вернуться с ней домой. Но каждый раз неукоснительно в Корт-Лодж посылались цветы и фрукты из замковых оранжерей. К тому же вскоре после того первого воскресенья в церкви, когда миссис Эррол пошла в одиночестве домой после службы, граф совершил поступок, который весьма возвысил его в глазах Седрика. Спустя неделю Седрик собрался навестить мать — и увидел, что у дверей стоит не карета с парой лошадей, а прелестная двухместная коляска с красивой гнедой кобылой в упряжке.
— Это твой подарок матери, — коротко сообщил граф. — Нельзя, чтобы она ходила пешком. Ей нужна коляска. Ее кучер будет за ней следить. Запомни, это подарок от тебя.
Фаунтлерой пришел в такой восторг, что не знал, что сказать. Он с трудом сдерживал себя, пока не прибыл в Корт-Лодж. Миссис Эррол срезала розы в саду. Он выскочил из коляски и бросился к ней.
— Дорогая! — кричал он. — Знаешь что? Эта коляска твоя! Он говорит, это тебе подарок от меня! Это твоя коляска, чтобы ты в ней ездила, куда захочешь!
Он так радовался, что она совсем растерялась. Она не смела огорчить его отказом от подарка, присланного человеком, который решил считать себя ее врагом. В конце концов она уселась в коляску как была, с розами в руках, и Седрик повез ее на прогулку, без устали расхваливая доброту и щедрость графа. Он так простодушно восхищался графом, что она порой готова была рассмеяться — тогда она обнимала своего малыша за плечи и целовала его, радуясь, что он видит только доброе в человеке, у которого так мало друзей.
На следующий день после этого события Фаунтлерой написал письмо мистеру Хоббсу. Письмо получилось довольно длинное, и когда черновик был готов, он принес его деду показать.
— Потому что в правописании я не
Вот что он написал:
«Дарагой мистер хоббс я хочу вам рассказать о моем дедушке он самый лучший граф каго я знаю вообще это ашибка что все графы тераны он савсем не теран вот бы вам с ним познакомиться вы бы очень подружились я в этом уверин у него подагра и он от нее очень стродает но он такой тирпеливый с каждым днем я все больше его люблю потому что нильзя ни любить графа каторый ко всем на свете такой добрый жаль что вы ни можете с ним поговорить он все на свете знает и можно ему задать любой вапрос но в бейс-болл он никогда ни играл он мне падарил пони с тележкой а моей маме прикрасную каляску у меня здесь три комнаты и множиство игрушек вам бы понравились парк и замок он такой большой что в нем можно потиряться уилкинс (это мой грум) мне сказал что под замком есть темница все в парке так красиво вы бы удивились агромные деревья алени и кролики и дичь в лесу мой дедушка очень богат но он не надменный и ни гордый как вы думали мне хорошо у него люди здесь очень добрые и вежливые они при встрече снимают шапки а женщины приседают и иногда говорят благослави вас господь типерь я умею ездить вирхом но сначала меня очень трисло кагда я шел рысью дедушка позволил одному бедному чиловеку сохранить ферму кагда он не смог заплатить за аренду а миссис меллон отнесла его больным детям вина и всего прочего я хател бы вас повидать и еще я хател бы чтобы дорогая могла жить в замке но я очень счастлив кагда по ней не слишком тоскую и я люблю дедушку его все любят прошу вас напишите мне скорее
ваш любящий старый друг Седрик Эррол
p. s. в тимнице никого нет дедушка никогда туда никого не сажал
p. s. он такой добрый граф что напоминает мне вас он всиобщий любимец».
— Ты очень скучаешь по своей матери? — спросил граф, прочитав письмо.
— Да, — сказал Фаунтлерой, — я по ней все время скучаю. Он подошел к графу и, положив ему на колено руку, заглянул в лицо.
— Вы по ней не скучаете, да? — спросил он.
— Я с ней не знаком, — отрезал граф.
— Да, я знаю, — отвечал Фаунтлерой, — это-то меня и удивляет. Она мне сказала, чтобы я ни о чем вас не спрашивал, и я… я не стану этого делать, но иногда я не могу ведь об этом не думать. Я тут ничего не понимаю. Но спрашивать я вас не буду. Когда я по ней очень скучаю, я подхожу к окну и смотрю в ту сторону, где в просвет между деревьями виден свет ночника, который она каждый вечер для меня зажигает. Он далеко, но как только стемнеет, она ставит ночник на подоконник, я вижу его свет и знаю, что он мне говорит.
— И что же он говорит? — спросил граф.
— Он говорит: «Спокойной ночи, Господь да хранит тебя в ночи!» Это она мне так говорила, когда мы жили вместе. Она повторяла эти слова каждый вечер, а по утрам она говорила: «Господь да хранит тебя весь день!» Так что видите, я все время храним, и днем и ночью…
— Я в этом не сомневаюсь, — сухо промолвил граф. Он нахмурился и так внимательно и долго смотрел на мальчика, что Фаунтлерой подумал: «О чем это он размышляет?»
Глава девятая НИЩИЕ ЛАЧУГИ
Сказать по правде, его сиятельство граф Доринкорт размышлял в эти дни о многом, о чем прежде он вовсе и не думал, и так или иначе все его мысли связывались с его внуком. Основным свойством в характере графа была гордость, и внук во всем ей льстил. Благодаря этой гордости граф начал находить новый смысл в жизни. Ему нравилось показывать своего внука людям. Все знали, как он разочаровался в своих сыновьях; а потому, демонстрируя нового лорда Фаунтлероя, граф испытывал чувство торжества, ибо новый лорд Фаунтлерой никого не мог разочаровать. Ему хотелось, чтобы мальчик оценил свою власть и блестящее положение; ему хотелось также, чтобы и другие их оценили. Он строил планы на будущее. В глубине души он жалел порою, что не прожил свою жизнь достойнее и совершал поступки, которые ужаснули бы это чистое детское сердце, случись ему о них узнать. Не очень-то приятно было думать о том, какое выражение появится на милом, открытом лице Фаунтлероя, если он вдруг узнает, что его дедушку давно уже зовут не иначе как «этот злодей, граф Доринкорт».