Маленький оборвыш (др. перевод)
Шрифт:
– Отодвинь стул подальше, Джимми, – проговорила миссис Бёрк, – не заслоняй огня, пусть папе будет теплее.
– Мне очень хорошо, благодарю вас, – проговорил отец. – По правде сказать, лучше было бы, если бы огонь не так сильно подогревал мне ноги, а то новые сапоги тесны, а от жару они станут еще теснее. Надо бы снять их.
– Так за чем же дело стало? Джимми, что же ты не поможешь отцу? Сними с него сапоги и принеси домашние туфли.
– Туфли! – засмеялся отец. – Какие там туфли! Вы обо мне говорите, как о каком-нибудь
– Неужели вы не носите туфель? – спросила миссис Бёрк с таким удивлением, точно отец сообщил ей, что он ходит не на ногах, а на деревяшках.
– Никогда в жизни не носил! Где же мне, такому грубому малому, щеголять в туфлях!
– Да как же можно без домашних туфель? Вы меня просто удивляете, Джим! Вы, конечно, занимаетесь грубым, простым делом, чтобы честным трудом заработать себе пропитание, но это ничего не значит. У себя дома каждый человек джентльмен, и каждая добрая жена должна смотреть на своего мужа с уважением. Снимай с папы сапоги, Джимми, мы сейчас обуем его поуютнее.
Пока я стаскивал тяжелые сапоги с ног отца, миссис Бёрк ушла в свою комнату и через минуту вернулась назад, неся в руках пару отличных туфель из тонкой кожи на теплой подкладке.
– Это туфли моего доброго покойного мужа, царство ему небесное! – сказала она. – Извините, что я вам предлагаю такое старье, мистер Бализет!
Она погрела туфли перед печкой и затем надела их на ноги отца.
– Ишь, как хорошо! Ноги точно в бархате! – с наслаждением заметил отец. – А ведь дорого, должно быть, стоят такие туфли! Неужели вы их купили из заработков вашего мужа?
– Ну, нет, это было бы трудно, – засмеялась миссис Бёрк, – я купила их на свои собственные заработки, откладывая по пенсу, по два в день.
– Может ли это быть! – воскликнул отец, с удивлением глядя на миссис Бёрк.
– Отчего же нет? Муж работал для меня с утра до ночи, так и я должна была трудиться для него.
Отец ничего не ответил, но пристально смотрел на миссис Бёрк, видимо, удивляясь ей.
– Джимми, – произнес он после нескольких минут молчания, – нам теперь хорошо, надо стараться, чтобы и всегда так же было. Помнишь, что тебе сказал доктор в ту ночь? Будь добрым мальчиком, слушайся миссис Бёрк.
– Он мне не говорил, что надо слушаться миссис Бёрк, – возразил я, – он говорил…
– Не в том дело, что он говорил; ты должен слушать то, что я тебе говорю, и не сметь рассуждать, – перебил отец, нахмурившись.
– Боже мой, да он и без того послушный, – вмешалась миссис Бёрк. – Кушай хлеб, душенька, – прибавила она, передавая мне кусок поджаренного хлеба.
Я должен был есть, так как она пристально смотрела на меня.
– А у вас было много работы, – заметил отец. – Вы тут и с ребятишками возились, и комнату прибрали!
– Э, помилуйте, какая это работа, это скорее удовольствие. Сами посудите, много ли мне было с ними возни; посмотрите, какие я мешки сшила сегодня вечером по четыре
– Как, вы все здесь вычистили, да еще сшили все это! – воскликнул отец, пересчитывая мешки. – Вы заработали восемнадцать пенсов, присмотрели за двумя детьми и вычистили комнату – и все в один вечер! Вы необыкновенная женщина!
– И нисколько даже не торопилась, меня работой не испугать, мистер Бализет!
Она говорила неправду. Я очень хорошо помнил, что она принесла из своей комнаты три уже совсем готовых мешка. Думая, что она просто ошиблась, я открыл рот, чтобы поправить ее, но она покачала головой и нахмурилась самым выразительным образом. Впрочем, я ее не боялся; она не смела бить меня при отце, а мне хотелось отомстить ей за то, что она меня бранила и заставляла держать для себя свечу.
– Какая вы ужасная выдумщица, миссис Бёрк! – сказал я, подвигаясь поближе к отцу.
Она посмотрела на меня с такой злобой, что даже скосила глаза.
– Что такое? – спросил отец, круто поворачиваясь ко мне.
– Она выдумщица, – мужественно повторил я.
– Что такое «она»? Кого ты называешь «она», маленький грубиян? С какой стати называешь ты миссис Бёрк выдумщицей?
Я заметил, что он взялся за ременный пояс, и струсил.
– Ах, Господи, да не сердитесь на него, Джим, – опять заступилась за меня миссис Бёрк. – Мальчик это сказал без всякого дурного умысла, он просто вспомнил, какие сказки я ему рассказывала, чтобы он не заснул до вашего прихода, оттого и назвал меня выдумщицей!
– А, вот оно что! А я думал, этот дуралей говорит про мешки, что у вас счет неверен: до этого ни мне, ни ему нет дела.
– До правды всякому есть дело, Джим, – возразила миссис Бёрк.
Затем она обратилась ко мне и подмигнула.
– Смотри, голубчик Джимми, здесь четыре мешка; скажи папе, сколько я сшила, пока ты тут сидел и смотрел на меня?
Что мне было делать? Отец, видимо, верил ей больше, чем мне. Я никогда не пробовал его ремня, но видел, какие тяжелые удары он наносил матери.
– Четыре-с, – ответил я.
– Ну, конечно, – спокойно сказала миссис Бёрк, – что правда, то правда.
И она дала мне большой кусок сахару!
Это была моя первая ложь, и она привела к очень грустным последствиям. Мысль о том, что миссис Бёрк может заработать в один вечер восемнадцать пенсов, произвела сильное впечатление на отца, и я явился участником низкого плутовства.
Крик моей маленькой сестры положил конец разговору о мешках. Миссис Бёрк взяла малютку на руки и начала кормить ее кашкой из великолепной масленки, целовать и называть самыми нежными именами. Отец несколько минут с умилением смотрел на эти ласки, но сон одолел его, и он скоро задремал на своем стуле. Накормив сестру, миссис Бёрк унесла ее к себе в комнату, затем вернулась к нам и принялась убирать чайную посуду. Звяканье чашек разбудило отца.