Маленков. Третий вождь Страны Советов
Шрифт:
Плохо осведомленные аналитики ссылаются на успехи США. Мол, они тоже развивались, и по многим показателям (но только не по темпам роста) превосходили СССР. Средний уровень жизни населения там был существенно выше, чем в Советском Союзе (если не учитывать большое число деклассированных элементов).
Так-то оно так, да ведь известно, что Соединенные Штаты в XX веке разбогатели и окрепли за счет экономической эксплуатации других стран, а главное — благодаря двум мировым войнам.
Вдумайтесь. Не вопреки, а благодаря мировым войнам! Больше всех пострадала Россия — СССР. Даже Германия понесла значительно меньший ущерб, потому что фашисты убивали и вывозили в рабство
Нет, не по темноте и невежеству советский народ воздавал должное Сталину, славил его (порой чрезмерно, но тут нередко усердствовали его скрытые враги, как он признавался немецкому писателю Лиону Фейхтвангеру). Для народа Сталин давно уже превратился в символ своей — народной! — власти. Считалось, и справедливо, что он не только руководит страной, но и опекает свой народ, оберегая, избавляя от внешних и внутренних врагов. Отсюда и популярность клейма «враг народа» (другой вопрос, всегда ли оно применялось оправданно).
Было Отечество, был и Отец. Ничего дурного или постыдного в этом нет. Таков извечный принцип народного единства и патриотизма. Подобная персонификация власти нравилась, безусловно, далеко не всем. Она возмущала прежде всего тех, кто сам претендовал на власть, а также многих интеллигентов. (Должен признаться, что и меня, воспитанного — благодаря русской литературе — в духе анархии, свободолюбия, культ вождя коробил, хотя и не возмущал.)
Теперь представим положение тех государственных деятелей, которым суждено было продолжать руководить страной после смерти Сталина. Они не имели такого авторитета в народе, как он. А приходилось брать на себя ответственность за все происходящее. Конечно, можно было, по примеру Сталина, декларировать как продолжателя дела своего великого предшественника. Но это не избавляло от внутренних разногласий. Каких?
Если бы противоречия существовали только между несколькими лидерами, то никаких острых и тем более кровавых конфликтов не могло быть. Всегда можно принять компромиссные решения, согласиться с мнением большинства, в крайнем случае, уйти в отставку. Разве были у тех лиц, кто тогда находился на вершине власти, такие неистово сильные и принципиальные теоретические убеждения, за которые стоило пожертвовать жизнью? Таких убеждений у них не было.
Полагаю, вообще вряд ли кто-либо, находясь в здравом уме, отдаст жизнь за какую-либо теорию. (В связи с этим стоит напомнить судьбу Джордано Бруно, якобы казненного за то, что он не пожелал отказаться от теории Коперника. Но в действительности коперникианцем Бруно не был. Он верил в существование множества обитаемых миров; в то, что центр мира везде, а окружность нигде. Так считал, в частности, епископ Николай Кузанский. Бруно предлагали покаяться и отказаться от своих трудов, убеждений, не сводимых к астрономическим концепциям.)
Итак, у «наследников Сталина», продолжателей его дела не могло быть непримиримых теоретических разногласий. Если и были какие-то споры, то они не затрагивали чувства собственного достоинства, не касались конкретных личностей, а относились к поиску путей развития державы, то есть к вопросам дискуссионным, отчасти даже футурологическим.
Однако есть один аспект теории государственного устройства, который имеет непосредственное отношение к судьбам и благосостоянию многих тысяч или даже сотен тысяч людей, занимающих более или менее крупные государственные, хозяйственные, партийные должности. О том, что в данном случае речь идет именно о кровных интересах, свидетельствуют реалии последних двух десятилетий, когда у нас восторжествовала буржуазная
Следовательно, дело не в том, кому принадлежит власть как способ управления, а в том, кому и как она, эта власть, предоставляет возможности для нетрудового обогащения. И это понимал Сталин. Он на собственном примере, отчасти даже, пожалуй, назидательно демонстрировал свое неприятие богатства и роскоши. И это определялось не только его коммунистическими убеждениями и привычками, но также государственными интересами.
Сталин хорошо знал труды теоретиков анархизма, а потому вряд ли не отметил мысль, высказанную М. А. Бакуниным в связи с разложением российской аристократии: «Героические времена скоро проходят, наступают за ними времена прозаического пользования и наслаждения, когда привилегия, являясь в своем настоящем виде, порождает эгоизм, трусость, подлость и глупость. Сословная сила обращается мало-помалу в дряхлость, разврат и бессилие».
Запомним эти слова. И учтем, что Сталин не только теоретически, но и наделе убеждался, что привилегии номенклатурных работников создают условия для злоупотребления властью и стремления к обогащению максимальному, сверх всякой меры. Не он один это понимал. В частности, Фейхтвангер отмечал (в книге «Москва, 1937»), что в среде советских граждан «развивается известное мелкобуржуазное мышление, весьма отличное от пролетарского героизма». Сталин читал эту книгу и, безусловно, обратил внимание на это предупреждение.
Как видим, Маленкову было доверено серьезнейшее, ответственное дело: подбор высших партийных и государственных кадров, а также их проверка и ротация с целью профилактики коррупции. Стало быть, в его честности и добросовестности Сталин не сомневался. И для этого имелись веские основания: ведь поведение каждого крупного руководителя контролировали не только органы внутренних дел, партийные организации, но и личная разведка вождя. Кроме того, в те времена очень внимательно относились к «сигналам прессы» и к письмам трудящихся, вскрывающим недостатки советской власти на местах.
Позже, когда власть в стране безраздельно перешла к номенклатуре, было распространено мнение, будто при сталинизме все только и делали, что строчили доносы друг на друга, в результате чего создавалась обстановка политического террора и необоснованных репрессий. Однако опубликованы достоверные сведения, показывающие, что число репрессированных граждан по политическим мотивам было сравнительно невелико, не более трети всех осужденных (в 1937 г. — 12,8 %, а в 1938–18,6 %). То есть речь идет о 100–150 тыс. человек. Массовым политическим террором для страны с населением в 150 млн человек это считать никак нельзя.
Коррупция как духовная коррозия способна в считанные десятилетия разрушить общественные устои. Но такое возможно лишь в том случае, если для нее существуют благоприятные условия. При сталинизме их не было: слишком суровая грозила кара. В особой опасности находились работники высших этажей власти. За ними шел постоянный контроль. Провинившихся не всегда карали. Однако на них заводили дело, и при повторном нарушении они рисковали головой.
Сейчас, имея опыт социалистического строительства и капиталистической деградации в России, любой, кто не утерял ум, честь и совесть, мог убедиться, насколько опасной была коррупционная зараза в нашем государстве. Как только с ней перестали бороться (это произошло после свержения Маленкова), участь СССР была решена.