Малиновский. Солдат Отчизны
Шрифт:
Едва он закончил петь, как Захаров затянул «Славное море, священный Байкал!». А член Военного совета Тевченков, в свою очередь, лихо пропел:
Мама, я Сибири не боюся, Сибирь ведь тоже русская земля!Раиса Яковлевна внезапно насторожилась: что-то репертуар у всех больно дальневосточный! Сразу вспомнилось, что все дни накануне Родион Яковлевич возвращался в гостиницу не с репетиций парада, а из Генштаба. Возвращался погруженный в свои думы, на вопросы жены отвечал неохотно и часто невпопад. И сейчас Раиса Яковлевна поняла:
—
И, взяв себя в руки, она запела песню, которую ещё в тридцать девятом году слышала с экрана кинотеатра:
На Восток мы завтра улетаем, Самолёт уходит поутру. Там течёт Амур — река родная Нашей Волге, нашему Днепру!31
Глядя на то, как Сталин основательно устраивается в своём кресле, Василевский понял, что разговор будет продолжительным.
— На повестку дня встаёт вопрос о разгроме империалистической Японии, — начал не спеша Верховный. — Конечно, японские милитаристы сразу же поднимут визг, будто Советский Союз — агрессор, а Сталин — реваншист. Но мы не примем во внимание их явную клевету. Спрашивается, кто же на самом деле является агрессором — Советский Союз или Япония? Разве Советский Союз является членом Тройственного пакта, заключённого Германией, Италией и Японией? Разве неопровержимые факты не свидетельствуют о том, что членом Тройственного пакта является именно Япония? Разве японские правящие круги не планировали использовать этот Тройственный пакт для войны против Советского Союза? Поэтому участие Советского Союза в войне против Японии не может рассматриваться иначе, чем акт справедливого возмездия. Да, Япония не напала на Советский Союз. Но только лишь потому, что победа Советской Армии под Сталинградом отрезвила горячие головы японской военщины. И хотя Япония не предприняла прямого военного вмешательства и не напала на СССР, она была готова в любой выгодный для неё момент перейти границу и развивать наступление вглубь советской территории в Приморье, на амурском направлении и в Забайкалье. Кстати, какими силами располагала Япония, готовясь к своему разбойному нападению на СССР, товарищ Василевский?
— По нашим данным, товарищ Сталин, только за июль-август тысяча девятьсот сорок второго года Япония больше чем вдвое, то есть до восьмисот пятидесяти тысяч человек, увеличила свою группировку войск в Маньчжурии и Корее и была готова действовать в любой момент. Этим самым Япония сковала наши войска на Дальнем Востоке, не давая возможности перебрасывать их на советско-германский фронт. Мы вынуждены были держать на востоке почти тридцать процентов своих вооружённых сил — из пяти тысяч наших танков едва ли не половину, примерно из такого же числа самолётов почти три тысячи. А ведь если бы не угроза вооружённого вторжения Японии, мы смогли бы применить всю эту огромную силу на западе — и уберегли бы сотни тысяч, а может, и миллионы человеческих жизней в результате более быстрого окончания войны с немцами.
— Вот видите, — продолжил Сталин. — Сейчас мы должны выполнить свой союзнический долг. Вступление СССР в войну с Японией — это не реваншизм Сталина, а закономерное следствие коалиционного характера войны, в которой участвуют СССР, Англия и США. У Японии был шанс избежать войны с Советским Союзом. Вы знаете, что мы давали ей этот шанс Потсдамской декларацией. И если бы японское правительство согласилось принять условия этой декларации, то незачем было бы объявлять войну. Разумеется, японские правители начнут кричать о том, что Советский Союз нарушает пакт о нейтралитете. Пускай себе! У Японии была совершенно конкретная цель — вместе с Германией и Италией сокрушить Советский Союз или, по крайней мере, связать наши вооружённые силы на Дальнем Востоке и тем самым способствовать военным успехам немецко-фашистских войск. Это зафиксировано в официальных документах. — Сталин раскрыл лежавшую перед ним на столе папку. — Вот что доносил германский посол Отт из Токио Риббентропу: «Я имею удовольствие заявить, что Япония готовится ко всякого рода случайностям в отношении СССР для того, чтобы объединить свои силы с Германией...» Риббентроп в телеграмме японскому правительству от пятнадцатого мая тысяча девятьсот сорок второго года заявил, что поддерживает политику Японии в сковывании советских войск на Дальнем Востоке и что Россия должна держать войска в Восточной Сибири в ожидании русско-японского столкновения.
— Товарищ Сталин, нам известно, что японские военные манёвры под кодовым названием «Кантокуэн» проходили после массовой мобилизации и, разумеется, не для самообороны, а для того, чтобы в любой удобный момент напасть на Советский Союз. Япония готовилась к прыжку, в этом нет никаких сомнений.
— И Японии в своё время ничего бы не стоило разорвать пакт о нейтралитете, как пустую бумажку, — добавил Сталин. — Тем более, этой достойной ученице Гитлера было с кого брать пример. Лишь когда наша армия погнала гитлеровские войска, японцы поняли, что дело Гитлера проиграно и с нами связываться опасно. Таким образом, мы должны форсировать подготовку разгрома милитаристской Японии, — подводя итог, сказал Сталин. — Надо ускорить переброску войск на Дальний Восток и победоносно завершить Вторую мировую войну, поставить в ней последнюю точку. От этого зависит будущее устройство мира.
Какое-то время Сталин сидел в задумчивости, как бы снова и снова взвешивая принятое решение, затем спросил:
— Вы уже думали, товарищ Василевский, кто будет командовать фронтами в ходе войны с Японией?
— Думал, товарищ Сталин. Основная тяжесть боевых действий ляжет на Забайкальский фронт. Ему придётся наносить удары по главной японской военной силе — Квантунской армии. Ещё летом тысяча девятьсот сорок первого года её мощь достигала очень внушительных размеров, недаром в Японии её именуют не иначе как непобедимой. Армия имеет сильное современное вооружение. Что же касается японских солдат, то им не откажешь в хорошей подготовке и храбрости.
— Следовательно, на Забайкальский фронт необходимо поставить командующего, имеющего большой опыт боевых действий против немецко-фашистской армии.
— Совершенно верно, товарищ Сталин. Поэтому я и хочу предложить на ваше утверждение маршала Родиона Яковлевича Малиновского.
— Малиновского? — переспросил Сталин. — Вы в этом абсолютно уверены?
Василевский едва сдержался, чтобы не улыбнуться: лукавит Верховный. Ведь уже сам не раз убеждался в полководческих способностях Малиновского! Даже если взвесить на весах поражения и победы, разве победы — да ещё какие! — не перетянут?!
— Считаю, товарищ Сталин, что таких полководцев, как Малиновский, у нас раз-два и обчёлся.
— Полководцев? — оттягивал своё решение Сталин. — Что-то в последнее время многие наши военачальники из кожи лезут вон, чтобы присвоить себе титул полководца.
— Малиновский к их числу не относится, товарищ Сталин. Он действительно, как говорится, милостью Божьей полководец. Я его очень хорошо знаю. Скромнейший из скромных. Вот уж у кого «я» — действительно последняя буква алфавита.
Сталин испытующе взглянул на Василевского:
— Ну что ж, будем считать, ваше предложение принято. Но что-то вы, товарищ Василевский, в последнее время часто стали ссылаться на Господа Бога. Сказывается происхождение?
Василевский не ожидал этого вопроса.
— Так это я так, к слову, по русской традиции. А что касается происхождения, я ведь никогда не скрывал, что мой отец священник.
— Ну и как поживает ваш отец? Не притесняют ли его местные власти? В порядке ли его здоровье?
— Мне об этом ничего не известно, — не понимая, к чему клонит Верховный, признался Василевский. — Я уже давно не переписываюсь с ним и не имею никаких сведений.