Малое прекрасно. Экономика для человека. Карта для заблудившихся.
Шрифт:
Ясного видения реальности, однако, не достигнуть, а благоразумным не стать без «тихого созерцания» реальности, при котором эгоистические интересы человека хотя бы на время затухают.
Только на основе всеобъемлющего благоразумия можно достичь справедливости, храбрости и умеренности во всем, то есть научимся знать меру. «Благоразумие позволяет преобразовать знание истины в решения, относящиеся к реальности» [95] . Поэтому что может сегодня быть важнее изучения и воспитания благоразумия, которое почти неизбежно приведет к истинному пониманию трех других главных добродетелей, без которых невозможно выживание цивилизации? [96]
95
Fortitude and Temperance by Joseph Pieper, translated by Daniel F. Coogan (Faber and Faber Ltd., London, 1955). [Джозеф
96
Justice by Joseph Pieper, translated by Lawrence E. Lynch (Faber and Faber Ltd., London, 1957). [Джозеф Пайпер, «Справедливость».]
Вряд ли найдется лучший путеводитель по несравненному христианскому учению о Четырех главных добродетелях, чем книги Джозефа Пайпера. Как было справедливо замечено, он не только мастерски излагает материал в форме, доступной широкой публике, но и показывает непосредственное отношение материала к проблемам и потребностям читателя}
Справедливость соотносится с правдой, храбрость — с добротой, умеренность — с красотой, а благоразумие как бы объединяет их всех. Считать, будто добро, правда, и красота слишком расплывчатые и субъективные понятия, чтобы их можно было принять в качестве высших целей общественной и личной жизни, или видеть в них побочный продукт успеха, богатства и власти — это сумасшествие. Люди повсеместно спрашивают: «Что же мне делать?» Ответ прост, но приводит в замешательство: навести порядок внутри себя. Помощи на этом пути не найти в науке и технике, ценность которых всецело зависит от целей, которым они служат, но ее можно найти в духовных традициях человечества.
Карта для заблудившихся
Философия теряет смысл, если не помогает человеку в поиске счастья.
Глава 1. О философских картах
В августе 1968 года [97] я приехал в Ленинград. На одной из экскурсий попытался разобраться в карте города, но никак не мог понять, где я. Передо мной стояло несколько огромных церквей, но на карте их не было и следа. Наконец на помощь мне пришел переводчик: «У нас церкви не наносят на карты». «Да ладно, — возразил я. — Смотрите, вот обозначен собор». «Это не действующий храм, а музей, — объяснил он. — А вот действующих церквей Вы на карте не найдете».
97
В дни советского вторжения в Чехословакию.
Что ж, подобные случаи происходили со мной и раньше. Сколько раз мне давали карты, на которых не было и намека на то, что я видел прямо перед носом! В школе и университете меня пичкали путеводителями по наукам и по жизни, в которых ни слова не говорилось о вещах, казавшихся мне необыкновенно важными для выбора правильного жизненного пути. Помню, много лет я был в полном замешательстве, и никто не приходил мне на помощь. Но однажды я перестал сомневаться в правильности своего восприятия мира и заподозрил неладное в самих путеводителях.
В них писали, что еще совсем недавно подавляющее большинство наших предков пребывали во власти абсурдных иллюзий и руководствовались в жизни безумными поверьями и нелепыми предрассудками. Даже прославленные ученые вроде Кеплера и Ньютона, по-видимому, положили немало времени и сил на бессмысленное изучение несуществующих вещей. Тысячи лет во всем мире и даже в цивилизованной Европе добытые потом и кровью блага тратились впустую на преклонение перед ничтожными вымышленными божествами. Повсеместно тысячи с виду нормальных людей накладывали на себя бессмысленные ограничения вроде поста, мучили себя сексуальным воздержанием, тратили время на паломничество, фантастические ритуалы, бесконечное повторение молитв и тому подобные нелепости. Они отвергали реальность этого мира (а некоторые так даже продолжают это делать и в наш просвещенный век), а все из-за чего? Невежества и глупости. Но вот мы сбросили с себя груз прошлых веков с их ошибками и заблуждениями, а все предрассудки сдали в музей. Надо же! Тысячи лет люди верили в реальность вещей, об иллюзорности которых сегодня известно даже младенцу. Любой школьник вам скажет, что это были выдумки. Все прошлое до самых недавних времен ни на что не годно, и нашим современникам остается с любопытством и снисхождением смотреть на странности и невежество прошлых поколений. Все, что написано нашими предками, также годно только для книгохранилищ, где историки и прочие специалисты копаются в допотопных трактатах и пишут о них книги. Истории давних времен иногда интересны и даже захватывающи, но не представляют особой практической ценности для решения современных проблем.
Этому и многому другому меня учили в школе и университете. Правда, о многом упоминали лишь вскользь, а прошлое никогда
В путеводители по настоящим знаниям и по реальной жизни включали только то, что якобы можно было доказать. Похоже, философские карты составлялись по принципу: «Сомневаешься — выкинь» или сдай в музей. Однако я видел, насколько вопрос о том, что является доказательством, тонок и труден. Не лучше ли было придерживаться противоположного принципа: «Сомневаешься — напиши об этом БОЛЬШИМИ БУКВАМИ»? В конце концов, несомненные вещи в некотором смысле мертвы и неинтересны живым людям.
Любое допущение предполагает риск ошибки. Ограничиваясь вроде бы абсолютно достоверным знанием, я свожу риск ошибки на нет, но в то же время отчаянно рискую упустить, возможно, самые возвышенные, важные и стоящие вещи в жизни. Святой Фома Аквинский вслед за Аристотелем учил, что «самое приблизительное знание высшего ценнее, чем самое точное знание низшего» [98] . Противопоставление «самого приблизительного» знания «самому точному» означает неопределенность. Может быть, мир устроен так, что высшее нельзя познать с той же степенью точности, что и низшее. Тогда, ограничиваясь изучением лишь достоверных предметов и событий, я упускаю из виду самую суть вещей.
98
Summa theologica 1,1,5 ad 1.
В философских путеводителях, которыми меня снабдила школа и университет, как и на карте Ленинграда, отсутствовали действующие церкви. Кроме того, в них даже не упоминались обширные области «альтернативной» теории и практики в медицине, сельском хозяйстве, психологии и общественных науках, не говоря уже об искусстве и так называемых оккультных или сверхъестественных феноменах. Одно только упоминание о них считалось знаком умственной неполноценности. В частности, все описанные в путеводителях крупные теории видели в искусстве лишь средство самовыражения или бегства от реальности. Красота природы также была случайной. Нас заставляли верить в то, что даже самые красивые формы можно объяснить их пользой в размножении, которое имеет прямое отношение к естественному отбору. И действительно, если не считать упоминания о «музеях», весь путеводитель от корки до корки был составлен с позиций утилитаризма: о существовании любой вещи упоминалось только тогда, когда человек мог ее использовать в своих целях или когда она была полезна во всеобщей борьбе за существование.
Стоит ли удивляться, что, следуя описанными маршрутами, мы все больше привыкали к окружающему пейзажу и уже не удивлялись отсутствию опущенных в путеводителе вещей, погружались в заблуждения, несчастья и цинизм. Кому-то из нас, однако, довелось испытать что-то сходное с опытом Мориса Николь:
Однажды на занятии по Новому Завету в воскресной школе я осмелился, несмотря на свое заикание, попросить нашего директора, который вел урок, объяснить значение одной метафоры. Ответ его был таким запутанным, что я испытал первый проблеск осознанности и вдруг понял, что никто ничего не знает… и начиная с этого момента начал думать сам, или по крайней мере понял, что могу думать сам… Я помню в мельчайших подробностях классную комнату, высокие окна, сделанные так, чтобы из них ничего не было видно, парты, возвышение, на котором сидел директор, его интеллигентное, худое лицо, его нервные гримасы и резкие движения рук — и вдруг это внутреннее прозрение, что никто ничего не знает — то есть ничего о том, что действительно имеет значение. Это было мое первое внутреннее освобождение от навязанных извне суждений. Начиная с этого момента, я точно знал — то есть чувствовал своим внутренним я, которое является единственным источником настоящего знания — что мое отвращение к религии в том виде, в котором нам ее преподносили, было обоснованным [99] .
99
Maurice Nicoll, Psychological Commentaries, Vol. 1 (London, 1952).