Малыш от бывшего
Шрифт:
— Она тебе не пара, как ты этого не поймешь!? — заверещала мать, видно, считая, что, повысив голос, произведет на сына хоть какой-то эффект. Не произвела.
— Потому что ты так решила?
— Ты связался с девкой без гроша за душой, с голодранкой, я избавила тебя от ненужных последствий твоей глупой влюбленности. Думала, что избавила, но ты снова вляпался в эту…
— Лучше закрой рот, мама, — сильнее сжав предплечье матери, пригрозил Ник. — Кто ты такая, кто ты, мать твою, такая, чтобы играть жизнями людей? Кто дал тебе право распоряжаться моей жизнью?
— Я твоя мать!
— Ник, —
— У меня больше нет матери, — прошипел Ник, — и отца тоже нет.
— Я не позволю, слышишь, не позволю тебе с ней связаться! — завопила мать, да так громко, что у Ника практически заложило уши.
— Замолчи, — приструнил он, — истерики отцу устраивать будешь, на меня они давно не действуют. И в мою жизнь ты больше не влезешь…
— У тебя есть законная супруга, Николай, я скорее умру, чем допущу, чтобы ты снова связался с этой девкой. Я ее уничтожу, пущу ее голой по миру и выродка ее…
Ник сам не понял, как оттолкнув отца, оказался возле матери.
— Ты сейчас моего сына выродком назвала? — прорычал он, схватив мать за горло. — Только дай мне повод, мама.
А потом отпустив, обратился к обоим.
— Я больше не хочу о вас даже слышать, и не дай Бог кто-то из вас протянет руки к моей семье, оторву к чертям собачьим и закопаю.
Охнув, мать театрально схватилась за сердце и осела на стоящее позади кресло.
— Прекрати клоунаду, — выплюнул Ник. — Впрочем, если помрешь, пришлю открытку.
— Если ты сейчас отсюда уйдешь, можешь забыть о доле в компании, — пригрозил отец, видимо поняв, что Ника сейчас не остановить.
— Мне твоя компания ни в одно место не всралась, — отмахнулся Ник.
— Ты пожалеешь, думаешь, сможешь удержать бизнес наплаву? Мне стоит сделать только пару звонков и…
— Рискни, — перебил его Ник, — и я посмотрю, как ты пойдешь … Только дай мне повод, — повторил он слова, сказанные матери, — и старость вы будете встречать не в роскошном особняке, а в бараке на отшибе, или за решеткой. Я давно вырос, и у меня тоже есть связи, а еще знания и, поверь, пап, если ты сядешь, совесть меня не замучает.
Он не стал давать отцу возможность ответить, только бросил на родителей презрительный взгляд, сплюнул и покинул их дом, пообещав себе раз и навсегда вычеркнуть из жизни этих людей. А потом долго катался по городу, наматывая круги и совершенно не понимая, как исправить то, что натворил. Спустя несколько часов он снова оказался во дворе дома Ани. Вышел из машины, прошел в подъезд, поднялся на нужный ему этаж и застыл у двери, не решаясь постучать. Он вообще не имел права здесь находиться и не знал, что скажет ей, когда она откроет дверь.
Скативишись по стенке у двери Ани, Ник вытянул ноги и спрятал лицо в ладонях.
— Я исправлю, я обязательно все исправлю, — пообещал он шепотом в пустоту.
Глава 20
Аня провела тяжелую ночь. Слишком тяжелую, наполненную кошмарами, что преследовали ее из прошлого. Так просто и так сложно. Все оказалось именно таким.
Не может быть, что лучший друг был способен на такую мерзость. Господи, да сколько же ему заплатили? Что пообещали? Что преподнесли за так удачно выполненную работу?
Как нечто абсолютно незначительное, ненужное. Словно она для него ничего не значила на самом деле. Как такое возможно? Почему так легко удалось вычеркнуть ее из жизни, если верить словам мужчины о том, что он так ее любил?
Когда любят — борются. Когда любят — разбираются до конца и боятся потерять, а он списал ее со счетов. Плевать, что там было. Главное, что он просто ушел. Взял и потерял девушку навсегда.
В голове вновь и вновь прокручивались болезненные мысли, что накручивали нервы Ани на железный прут. Он-то точечно и колупался у нее в сердце, словно нарочно пытаясь причинить еще большую боль, но больнее некуда.
Ее душа и так была словно решето, а сквозь него просачивалась лава, опаляя грубые края. Отпечатывая в памяти Ветровой самые сложные и болезненные воспоминания. Все самое прекрасное и самое ужасное было связано с Варшавским, и это чертовски несправедливо.
Но несмотря на всю боль, страдания, унижения, она все равно была Нику благодарна. Благодарна, что он подарил ей сына, что исчез из их жизни, что не стал пятнать то хлипкое счастье, что Аня ощутила с рождением ребенка.
Только тогда она смогла вздохнуть полной грудью и больше не оглядываться на прошлое, запрещая себе страдать. У нее был повод жить. У нее был стимул стараться, бороться и карабкаться вверх по лестнице, которая порой вела вниз. Но все равно девушка выползла, вся покрытая потом, выгрызла себе и сыну место под солнцем. А сейчас. Все остальное сейчас было неважно и несущественно. Плевать, что кровоточило сердце, она все равно справилась. Сцепив зубы, но справилась.
—Ань, я не спрашивала, но ты как вообще? — Ася предусмотрительно прикрыла дверь в комнату сына и взглянула на подругу так, словно та пережила по меньшей мере апокалипсис. Но нет, Ветрова даже улыбнулась и ответила вполне себе спокойно, как будто не плакала пару часов.
Вчера она порывалась побыть с подругой, но вышло лишь обнять и посидеть в темноте. А дальше Ветрова заверила ее, что ей нужно побыть одной, и отправилась в свою комнату, где и прокрутила себя через мясорубку, последний раз. Так она пообещала себе. Ровно до утра выплеснуть все. В подушку, сжимая руками, зубами. Только бы пережить это еще раз. А с восходом солнца забыть, чтобы пойти дальше с гордо поднятой головой.
Девушка знала, что Ася не смогла уйти, она слишком хорошо понимала Аню, а потому осталась в гостевой, наготове. На столе остывал ромашковый чай, когда-то под него она все и узнала о Варшавском и о его не совсем адекватной семейке.
—Лучше всех.
—Поговорить хочешь?
—А о чем тут говорить, Ась? Все уже решено давным-давно, обжалованию не полежит, можно над этим всем еще посидеть и поплакать, но смысла нет, — Аня решительно проговорила, пока наливала себе кофе. Без кофе ей сегодня не выжить.