Малюта. Часть 1
Шрифт:
В дом вошли трое молодцев. Увидев Григория с распухшим лицом, сидящего на постели, они усмехнулись.
– Что-то долго вы дверь отпирали. Мы уж подумали, что в подпол прячетесь. Хотели, небось, схорониться там, – сказал один из государевых людей, подходя к Скуратову, – было такое?
– Нет, – твёрдо ответил Григорий, – ты меня пугать хочешь? Не получится – пуганый я уже.
– Ну, раз пуганый, то и впрямь смысла нет. Чего сидишь, как девка на смотринах? Вставай, напяливай сапожки, да к государю пойдём.
Мария принесла супругу сапоги, и тот с большим
– Да чего ты хлопочешь, глупая баба? – лениво проговорил незваный гость. – Лучше бы дров вон в печку подбросила, холодно тут у вас. Топить нужно получше – я вон с мороза, а согреться не могу. Вот куда ты ему мешок собираешь? Думаешь, что уже всё – под замок посадят?
Григорий встал с постели и, стараясь уверенно стоять на ногах, попробовал изобразить на лице улыбку.
– Ну чего, минуту дадите с семьёй проститься? Вы тут без меня не скучайте, – обратился Скуратов к родным, – я ненадолго. А уж коли судьба у меня грустная, то молю тя, Мария Михайловна, ты к сестре двоюродной своей езжай. Собакины – люди достойные. Даст Господь, не пропадёшь.
Григорий обнял жену и потрепал по голове каждую из дочек. Стиснув зубы, чтобы не завыть, он поплёлся за людьми государевыми.
– Да не печалься ты, недалеко идти. Вон у самого двора твоего сани – не пешком шагать. Может быть, ещё и воротишься.
– Может быть. Молю тя, дай хоть минутку постоять да на дом поглядеть. Меня с порога вся семья моя провожает. Позволь проститься!
Скуратов повернулся и принялся махать рукой выбежавшим на порог дочкам и жене.
– Печь протопите, а то ведь и впрямь холодно, – закашлявшись, крикнул Григорий, – а я, дай Господь, к вечеру ворочусь.
Четвёрка лошадей, запряжённая в сани, галопом понеслась в сторону Кремля. Григорий подумал, что он должен сейчас, наверное, бояться, а ему как-то всё было безразлично. Видно, за то, что он у всадника того пистоль из рук вырвал да медведя воспитанного убил, срубят ему голову. То-то скоморох потом кричал, что этот медведь самому царю люб.
– Чего ты приуныл? Боишься царя-батюшки?
– Да никого я не боюсь, – ответил Григорий, смотря прямо в глаза человеку государя, – я царю-батюшке верен. Зачем мне его бояться? А ты боишься?
– Что-то не похож ты на бесстрашного мужа. Вон, жена твоя уже, поди, похоронила тебя. А чего у тебя в мешке?
– Подарки государю. Нехорошо в гости без подарков ехать. Молю тя, дай мне в тишине посидеть. Коли срубят мне голову, то надо хоть перед смертью всю жизнь вспомнить!
– Да чего тебе вспоминать-то? Жил собакой и помрёшь так же.
– Не собакой, а псом. Я пёс государев. Я всегда ему был верен и сейчас верен. Каждый пёс своему хозяину верен. Мой хозяин – государь.
– Ладно, сиди молча, пёс. Сладко говоришь, государь заслушается.
Нет, знаешь, про себя подумал Григорий Лукьянович, нужно государя мне хулить! Кто знает – может, ему моя верность приглянется. Одна у меня надежда – на его милосердие. Некому за меня вступиться, да если и было бы кому, не помогло бы ничего. Государь
Когда четвёрка остановилась, Григорий спрыгнул с саней первым и, опустившись на колени, взял в руку снежок и отправил его в рот.
– Мешок свой возьми, болезный!
Григорий взял с саней небольшой мешок, который успела собрать ему супруга, и, тяжело вздыхая, проговорил, указывая в сторону подвала:
– Вон там моё место. Врагов государевых изводить.
– А я, точно, вспомнил, что видел тебя! А ты ведь Алексея Зверюги помощник! Вспомнил. Ладно, кат, иди.
– Я не кат! Я не палач – я заплечных дел мастер. Отец мой, Лукьян, был мастером, и я, Бог даст, стану. Кат головы рубит, а я особое умение имею. Такое из поколения в поколение передаётся.
***
С самого утра государь был грустен. Выйдя поутру из покоев своей супруги царицы Марии Темрюковны, царь позвал к себе обоих своих сыновей – Ивана и Фёдора, и принялся их наставлять:
– Матушка ваша, покойная царица Анастасия, сейчас на небе за нас с вами святых заступников просит. Ты, Иван, старший мой сын, уже скоро зрелым мужем станешь. Десятый год тебе. Я в твоём возрасте знаешь как сильно страдал от бояр? Они Русь, моим отцом, дедом и прадедом собранную, рвали, аки псы рвут на куски зайца. Да не дал им Господь силушки погубить России. Иной у него промысел был. Ты, Иван, после меня сядешь государем: смотри, всех лизоблюдов гони от себя. Не народ они, не стадо, которое тебе Господь пасти вверил, а волки, что дерут его. Всех гони!
Царь Иван приобнял царевичей и поцеловал каждого в лоб, а после опустился на колени перед иконами. Оба его сына последовали примеру отца.
– Господи, – осеняя себя крёстным знамением, проговорил Иван, – даруй мне силу сохранить Русь Православную. Венчан я на царствие, а чувствую, что не могу уже нести бремя это тяжёлое. Не могу и не хочу. Забери меня к себе и даруй мне жизнь вечную рядом с голубой моей Анастасией Романовной! Нет больше сил.
В покои, где находился царь с сыновьями, вошёл князь Афанасий Вяземский. Увидев царя и царевичей на коленях перед иконами, он тут же перекрестился.
Царь Иван повернулся на шаги и, увидев опускающегося на колени князя Вяземского, спросил:
– Чего ты, Афоня, пожаловал?
– Там Скуратова, того, что медведя Потапа Тополыгича пристрелил, привезли. Сразу ему голову отсечь или поговоришь с ним?
Царь и забыл про то, что приказал привезти к нему Скуратова.
– Чего ты сразу – отсечь голову! Раз сказал, что поговорить хочу, значит, веди его ко мне. Видите, сыны, даже матушку вашу помянуть времени нет.
– Просто ты не хочешь, – обиженно проговорил царевич Иван, – у тебя ведь теперь другая жена!