Мама для Совенка 2

Боброва Екатерина Александровна

Юля замерла. Входить в сгущенную ненавистью атмосферу кухни было боязно. Еще шибанет искрой…

Но оба уже почуяли ее присутствие, синхронно повернули голову, одинаково прищурились… Разница была лишь в том, что правый глаз кузена почти не открывался, заплывая багровым синяком, а на скуле Фильярга красовалась свежая ссадина.

Юля прошлась взглядом по кухне, отмечая новые детали интерьера. Валяющуюся на полу картину. Выбоину на стене. Сломанный стул. Выдернутый и запихнутый заново в кадку фикус. Интересно, эти деятели догадались поставить завесу тишины?

Или им ждать ОМОН в гости?

— Доброе утро, — откашлялась, ощущая стойкое желание пойти и проверить — как там ?МОН. Любое место сейчас казалось безопаснее, чем здесь.

Мужчины синхронно кивнули, развернулись друг к другу, точно боялись упустить из вида. Юля могла поклясться, что воздух между ними дрожит от ненависти. Приближаться не хотелось. Быть миротворцем — тем более. Это как войти в клетку к тиграм и уговаривать хищников, чтo драться за мясо не стоит. Они сами ее на это мясо порвут.

— Так, — хлопнула по столу, привлекая внимание. Сглотнула, ощутив себя под прицелами трех глаз. Четвертый у Кайлеса продoлжал опухать. Запнулась, понимая, что проповедь о братских чувствах будет лишней. Да и любые слова здесь не помогут. Еще бы понять, из-за чего именно они сцепились…

— А… налью-ка я себе кофе, — шагнула к машине, нервно нажимая на первую попавшуюся кнопку. Машина зашумела, и Юля с наслажде?ием вдохнула аромат свежемолотого кофе. Плевать. Пусть дерутся. Она не голубой берет.

— Если ты из-за тату, — проговорила, кляня свой длинный язык, — то зря. Это была моя идея, как и камни калкалоса. Кайлес лишь согласился выполнить просьбу. И все остальное — тоже мое дело. Пусть ты и покровитель, но я — не ваши дамочки. И вмешиваться в мою личную жизнь не позволю.

За спиной шумно выдохнули. Зашипели. С вымораживающим хрустом приказала жить чашка. Юля обернулась. Вздрогнула, встретив темный от бешенства взгляд. Рядом строил умоляющие рожи Кайлес, пантомимой изображая отделение головы от туловища.

— Я правильно понял? — выдохнул его высочество, стискивая ладони. — Прошлая ночь для тебя ничего не значит? Ты хочешь продолжать наслаждаться своей, — выплюнул, — личной жизнью?

Ничего такого, о чем сейчас намекал Четвертый, она делать не собиралась. Как и собирать коллекцию из любовни?ов. Всего лишь хотела защитить Кайлеса. Но если кто-то ставит вопрос ребром, ответные меры будут… равнозначными.

Знала ведь, что не стоит переводить отношения в горизонт. После близости не получится отстраненно реагировать на оскорбления. ?езкое слово станет ножом в сердце, и она будет переживать по малейшему поводу, потому что вчерашняя ночь… была лучшей в ее жизни. Даже бывшего ни разу не вспомнила, так голову задурил паразит.

Вдох-выдох. Стереть беззвучно открывающегося рот Кайлеса, который уже перешел на удушeние. Раньше надо было думать, когда договор в руки пихал и уговаривал на работу. Или выкладывать сразу подробности, чтобы знала, к чему готовиться.

— Я буду наслаждаться тем, что захочу. Ты мне не указ.

Гордо вздернула подбородок — русские не сдаются. Фильярг шагнул, навис,

вгляделся, ища в глазах что-то помимо упрямства. Мотнул головой, вышел из кухни, хлопнув дверью. Штукатурка треснула, но выдержала.

Юля пожала плечами — плевать. Пусть бесится, если хочется. Подумаешь… принц. Да, принц, но это не повод командовать ассарой. Хорошо, формально он ее начальство. Вот и пусть начальствует исключительно по рабочим вопросам. Она же не указывает ему, как управлять государством.

Вернулась к кофемашине. Забрала чашку. Ладони замерзли, и она, зябко ежась, обхватила теплые бока, греясь. На душе было муторно.

— Я не стану тебе ничего говорить, — тоном проснувшейся совеcти сказал Кайлес — да и говорить бесполезно. Просто задумайся — ты злишься, но пламя молчит. Ты ведь не чувствуешь сейчас огонь, я прав?

Юля прислушалась к себе. Она не злилась, нет, она была в бешенстве — тут кузен был прав, как и в том, что пламя в этот раз не поддержало ее гнев. Даже привычного внутреннего жара, который появлялся, стоило разозлиться, не было.

— Камни сработали? — спросила с надеждой, уже зная ответ. И вот ведь поганец — она его защищала, можно сказать, с риском для жизни, а он… занял сторoну брата. Сволочь!

— И не надейся, дорогуша, — ухмыльнулся мужчина, — это то самое покровительство, которого ты так старательно пытаешься избежать. Взвесь все и оцени удобство. Ты, наверное, думаешь, тебе навязывают cексуальное рабство? Чушь. Никто не заставляет ложиться в постель с тем, кто тебе не нравится. А дальше все как у вас… Брак, детишки и стабильная семейная жизнь. А что касается рабства… Тут с тoчностью до наоборот. Покровительство дает свободу. Свободу злиться, радоваться, закатывать истерику без страха сжечь все к жыргхвовой бабушке. Подумай об этом. ?ордость вредна, когда превращается в гордыню.

Шагнул было к выходу, но остановился, услышав тихое:

— Мне одного жаль.

Обернулся, терпеливо ожидая продолжения.

Юля разглядывала кофе — черный, как живущая в груди тоска, горький, как обида.

Стоит ли продолжать дискутировать? Лисе предлагали теплый уютный дом с ежевечерней курочкой и сладким почесыванием за ушком. Советовали забыть холодную дикость, стук дождя по листьям, страсть охоты и бег по траве.

Вечный выбор… Это не было рабством, но было ли это свободой? Что потребует Четвертый за свои отношения? Чем заставит заплатить? Станет ли терпеть ее иномирность? Уважать привычки? Идти навстречу?

Что она готова дать взамен? Поставить крест на своем возвращении домой? Принять чужой мир? Перестать искать свое место и стать тенью Четвертого?

Ее дети никогда не поймут Смешариков. Станут смотреть «Ну погоди» как чужую экзотику, а Змея Горыныча называть калкалосом. Будут понимать русский через мыслевик. Им не будет интересна «Гостья из будущего», и школа у них будет своя… А мир матери станет сборищем слабаков и фриков, потому как там нет огненных магов.

Да и готова ли она стать Первой женой, если Фильярг получит корону? Ох…