Мама Стифлера
Шрифт:
Баба Граня ложилась спать на свою перину, не снимая войлочного чепца и халата, и засыпая, улыбалась.
Молодая соседка уже отнесла старухину карту к Главврачу шестьдесят восьмой больницы.
Баба Граня смотрела в окно, и иногда, отковырнув ножом газету из щелей, открывала форточку, и сыпала на землю пшено голубям.
Главврач направил к бабе Гране медсестру.
Баба Граня пекла в духовке пятнистую больную антоновку, и радовалась вечернему чаю из кукольного сервиза.
Невидимое кольцо вокруг бабы Грани сжалось.
А потом к ней пришла молодая медсестра, которая улыбалась, и мерила ей давление. Потом, виновато улыбнувшись, уколола палец иголкой, и всосала в стеклянную трубочку каплю бабы Граниной крови. Баба Граня рассказывала сестричке про своего голубя, про девочку-соседку, про чай из сервиза, и угощала печёной антоновкой.
А вслед за сестрой пришли 2 молодых мальчика в белых халатах, и сказали, что ей, Агриппине Григорьевне Кустанаевой, надо немножко полежать в хорошей, уютной больнице. Что там большие светлые палаты, и много других старушек, с которыми ей будет о чём поговорить.
Баба Граня растерянно улыбалась, и собирала в пакетик необходимые вещи: пластмассовую чашечку, 2 мотка резинки от трусов, меховую жилетку и пачку чая со слоном. Голубя ей с собой взять не разрешили.
Она вышла из подъезда, и увидела бабу Катю, которая крикнула:
— Ну что, Груша, с новосельем тебя!
И засмеялась лающим смехом.
Баба Граня лежала в машине "Скорой помощи", прижимая к груди узелок с вещами, и ей уже очень хотелось назад, домой.
В это время в её комнатке настежь распахнули дверь и окно, и начали ломать и выкидывать комод.
В больнице было холодно, и плохо кормили. И очень не хватало перины и голубя. И ещё было страшно.
А в комнате шёл ремонт. Обдирались старые рыжие обои, и клеились свежие, в голубой цветочек. На место комода очень удачно встал шкаф, а на место кровати — торшер с жёлтым абажуром, и два кресла.
Баба Граня не спала ночами. Она не могла уснуть. Она привыкла к перине, и к тишине. А вокруг стояли узкие солдатские койки с колючими, тонкими одеялами, и стонали соседки по палате.
Девочка-соседка приводила в бабы Гранину комнату подружек, и они все вместе пили чай из кукольного сервиза.
Одинокая слеза скатилась по морщинистой щеке, и впиталась в проштампованную больничными печатями наволочку.
В комнате раздался хрупкий звон. Упал со шкафа, и разбился фарфоровый голубь.
Баба Граня закрыла блёклые глаза, сжала в кулаке под одеялом моток резинки от трусов, и выдохнула: "Господи, Иисусе Христе… Ванечка пришёл."
Вдохов больше не последовало.
Свадьба
07-08-2007 16:47
Маша Скворцова выходила замуж. По привычке, вероятно. Ибо в третий раз.
На сей раз женихом был красивый молдавский партизан
В третий раз я была на Машиной свадьбе свидетельницей, и поэтому старательно не позволяла себе упиться как все приличные люди. Народ жаждал шуток-прибауток, и весёлых песнопений, коими я славна, и порционно их получал, с промежутком в пять минут.
Свадьба была немногочисленной, и праздновалась в домашнем кругу.
Мужиков приличных не было, и я грустила. И потихоньку нажирала сливу. В надежде, что через час я смогу убедить себя, что брат жениха со странным именем Октавиан — очень даже сексуален, несмотря на три бородавки на подбородке и отсутствие передних зубов.
И вообще: на эту свадьбу я возлагала большие надежды. Мне мечталось, что именно на этой третьей Машкиной свадьбе я найду себе приличного, тихого, ласкового сутенёра, который подарит мне такую же шубу как у Машки, и не будет спрашивать куда делась штука баксов из его кошелька рано утром.
Но сутенёров на свадьбе, за исключением сестры жениха — Аллы, больше не было.
И вообще не было мужиков. Не считать же мужиками беззубого Октавиана, и Машкиного отчима Тихоныча, который упился ещё в ЗАГСе, и которого благополучно забыли в машине?
А я-то, дура, в тридцатиградусный мороз, вырядилась в платьице с роскошным декольте, которое туго обтягивало мои совершенно нероскошные груди, и ещё более нероскошную жопу, и открывало восхищённому взгляду мои квадратные коленки. Между прочим, мою гордость. Единственную.
И в этом варварском великолепии я ехала час на электричке в Зеленоград, и околела ещё на десятой минуте поездки. Поэтому из электрички я вышла неуверенной походкой, и с изморосью под носом. Гламура мне это не добавило, а вот желание жить — резко увеличилось.
Торжественная часть прошла как всегда: Машка жевала "Дирол" и надувала пузыри в момент роковых вопросов: "Согласны ли Вы, Мария Валерьевна..", жених нервничал, и невпопад смеялся, будущая свекровь вытирала слёзы обёрткой от букета, а я ритмично дергала квадратной коленкой, потому что в электричке успела заработать цистит, и ужасно хотелось в сортир.
Дома, понятное дело, было лучше: стол ломился от национальных молдавских блюд, и прочих мамалыг, тамада дядя Женя сиял как таз, и зачитывал телеграммы от Муслима Магомаева и Бориса Ельцина, молдавская родня не знала как реагировать на дяди Женины шутки, и просто тупо побила его в прихожей — в общем, было значительно веселее, чем в ЗАГСе.
Через три часа свадебные страсти достигли накала.
Машкина новоиспечённая свекровь вдарилась в воспоминания, и пытала невестку на предмет её образования.