Мама Стифлера
Шрифт:
— С собакой погуляешь.
— Угу.
— Будильник на семь поставил?
— Мам, не занудничай…
— Я просто напомнила.
— Мам, спасибо тебе…
Поворачиваюсь к нему спиной, и сильно вдавливаю пальцем кнопку электрочайника.
— Это тебе спасибо. Что ты у меня есть.
— Я — твой мужчина, да?
Оборачиваюсь, и улыбаюсь:
— Ты — мой геморрой! Но — любимый…
И ОН пьёт чай с абрикосовым вареньем.
И ОН смотрит на меня моими же глазами.
И ОН пойдёт завтра в школу, и
Ради меня.
А я смотрю на НЕГО, и тихо ликую.
Потому что в моей жизни есть ОН.
ОН любит варенье и меня.
ОН — мой сын.
МОЙ СЫН!
Про дурных баб, и настоящих мужчин
06-11-2007 04:22
Гена готовился к феерическому оргазмированию, насаживая на свой хуй Ирку, как курицу-гриль на вертел.
Ирка скакала на Генином хую, хаотично размахивая веснушчатыми сиськами, и думала о том, что те калории, которые она сожрала вместе с пирожным сегодня в обед, сейчас стремительно сжигаются. И это придавало Ирке сил.
А Гена думал о том, что если Иркиному мужу стукнет в голову моча, и он захочет вернуться домой пораньше — на хуй тогда насадят уже самого Гену. Как курицу-гриль.
И поэтому Гена не мог кончить уже второй час.
"Кончай, мудило ущербное!" — кричала про себя Ирка, чувствуя как у неё отнимаются ноги.
"Лифт приехал что ли? Муж припёрся? Или кажется?" — думал Гена, зажмуривая глаза от капающего на его лицо Иркиного пота, и силился кончить.
Хуй предательски падал, и норовил вывалиться из Ирки.
Иркин мобильный выдал залихватскую песню "А я люблю военных, красивых-здоровенных", и Генин хуй всё-таки упал окончательно.
— Муж! — округлила глаза Ирка, и, продолжая удерживать стремительно теряющий эрекцию хуй внутри себя, подняла трубку…
Гена судорожно сглотнул, и шевельнул левым ухом.
— Алло… — прошептала в телефон Ирка.
— Бу-бу-бу — донеслось из трубки.
— Я не дома… — проблеяла Ирка-тупица, и зачем-то три раза подпрыгнула на опавшем члене.
— Бу? — спросили в трубке. — Бу-бу, сукабля?
— Я это… — Ирка оглянулась на Гену в поисках поддержки, а Гена зачем то посмотрел на Иркины сиськи, и пожал плечами. Ирка икнула, и закончила: — Я щас на перекрестке, вместе с бабой Клавой с третьего подъезда… Порчу снимаю.
— БУУУУУУУУУУУУУ?! — заорали в трубке, а Генин хуй почему-то начал подниматься. Ирка это почувствовала, и усердно запрыгала на Гене, выдыхая в телефон:
— Да… Да… В два часа ночи… Так баба сказала… Клава… Баба… Мы щас насыпем тут пшена, сотворим заклятие, и пойдём домой…
— Бу-бу? Бу-бу-бу нахуй! Чтоб через пять минут бу-бу-бу, а то бу-бу к хуям!
Генин член стоял как шланг на морозе, и Ирка прыгала на нём, закатив
— Мне нельзя говорить, а то заклятие не подействует. Баба Клава запретила. Всё, пока!
И кончила.
Тут левая Иркина сиська, совершив странный кульбит, стукнула Ирку по щеке, и Гена, заглядевшись, проебал свой оргазм.
"Всё-таки, бабы — ебанутые существа…" — думал Гена, выходя из Иркиного подъезда. "Порчу, бля, она снимает. С бабой Клавой. И муж её мудак. Раз на такую закатай вату повёлся"
В Генином кармане Сергей Безруков сурово сказал: "Бригада…" — и заиграла тревожная музыка.
— Толстый, ты на районе? — спросили в трубке.
— Почти. Чо надо?
— Бабки есть?
— Нету.
— Бля… — расстроился голос. — Что, ваще нету?
— Нихуя! — рассердился Гена, и добавил: — Два часа ночи! Делать нечего? Если денег нет — пиздуй, за оградой дёргай хуй!
В трубке тихо матюгнулись, и поинтересовались:
— А сигареты есть? Покурим?
Гена похлопал себя по карманам, и ответил:
— Есть. Ты у подъезда? Щас подойду.
У подъезда, под тусклой лампочкой маячил Павлос.
Лицо Павлоса выражало мировую скорбь и вызывало желание дать ему в печень. Почему-то.
Увидев Гену, Павлос оживился:
— Здорово, брат! Покурим?
— Покурим.
Закурили.
— Слышь, Толстый, — сплюнул себе под ноги Павлик, — Рублей двадцать есть? Хоть пивка бы щас дёрнуть, бля…
"Не отвяжется ведь, пока не дам.." — подумал Гена, и сделал вид, что шарит по карманам.
— Держи. — Протянул Павлу два червонца.
— Бля, братуха, реально выручил! Погнали в "Красную шапку"?
Красной шапкой называли круглосуточный азеровский магазинчик на перекрёстке.
— Ну, давай, сходим…
По скрипучему снегу две тени двинулись в сторону магазина.
— Стой! — каркнул Павлос, и замер.
Гена остановился, и проследил Пашкин взгляд.
— Видишь?
— Вижу.
На белом снегу отчётливо выделялось тёмное пятно.
— Куртка, по-моему… — сделал стойку на добычу Павлос, и стал красться аки тать в ночи. — Давай карманы обшмонаем? Может, там бабки есть?
Гена двинулся за Павлосом чисто из любопытства.
И через пару метров остановился:
— Павлос, это баба…
— Вижу! — азартно прошипел Пашка. — Бухая в сопли! Давай её на свет вытащим!
— Нахуй надо? — Гена попытался оттащить товарища от грузного тела, распространяющего миазмы. — Пошли в Шапку, у меня яйца окоченели.
— Отвали! — отмахнулся Павлос, — Щас бабки будут! — и, схватив тело за воротник, поволок его к подъезду.
Свет тусклой лампочки осветил красное лицо с растёкшейся тушью под глазами, и с застывшей соплёй под угреватым носом.