Мамаев курган: Памятник-ансамбль героям Сталинградской битвы
Шрифт:
Стою на балконе не больше пяти минут. Простывать мне уже нельзя. Возвращаюсь в спальню. Кожа на руках, ребрах под маечкой и голых бедрах стала гусиной. Соски болезненно сжались. Одеяло уже не пугает, а манит.
Я успеваю подойти, но не нырнуть под.
Глаза режет яркий свет. Слух – неожиданный звук вибрации.
Я хмурюсь и пялюсь на оставленный на тумбочке мобильный. Сердце взводится моментально. На экране контакт: «Мама?».
Время пугает только сильнее. Три сорок два. Мне кажется,
Отрываю мобильный от тумбочки, сажусь на край кровати и веду пальцем по экрану. Не успеваю поднести телефон к уху, а уже холодею вся. Не кожа. Изнутри. До оцепенения.
Из динамика ясно слышен мамин плач.
– Алло… – я прижимаю к уху. Секунда за секундой умираю. Кажется, седею. А время тянется.
Всхлипы становятся тише. Я даже Аллаху молиться боюсь.
– Алло, к-к-кызым… – Мама обращается, пытаясь справиться с голосом, но получается ужасно. Снова всхлипы. Рыдания.
– Что?
– К-к-кызым… Горе, к-к-кызым…
– Что, мам? Что? – Голос срывается уже у меня. Я деревенею. Слышу шорох сзади, но не могу оглянуться. – Что-то с папой? Мамочка, ты только не молчи…
Молю её, а она рыдает. Не может.
– Не с папой, кызым, с Бекиром…
Плохо становится до тошноты. Я тянусь к собственной шее и сжимаю ее. Пульс бьется бешено. Аллах, не Бекир. Нет. Только не Бекир…
Мне нужно что-то спросить, а я хватаю ртом воздух, но все равно начинаю задыхаться. Мама снова всхлипывает, заходится рыданиями.
– Его задержали, Айлин… Нашего Бекира задержали… Говорят, он из-из-из… – Начинает заикаться, не договаривает… – И н-н-наркотики…
Это звучит так ужасно и неправдоподобно, что волосы дыбом на затылке. Дрожь становится неконтролируемой, сложно даже мобильный держать.
Мама начинает захлебываться. В трубке слышно копошение.
– Дай, – папин голос.
Он ответил на мое поздравление немногословным: «спасибо, Айлин». С тех пор мы не общались. Должны были днем. Я так волновалась. А сейчас… Совсем не страшно. Потому что жутко до ужаса.
– Алло, Айлин, – он звучит не так, как мама. Трезво и жестко. Ответить не могу – на первом же слове тоже расплачусь. Киваю. Слышу вздох. – Айдар рядом? Передай трубку.
Болванчиком киваю ещё раз и разворачиваюсь. Айдар уже не спит. Он сел, выставляет вперед руку, я вкладываю телефон, он резко поднимается с кровати.
– Слушаю.
Глава 36.2
Я всю жизнь буду помнить запах на маминой кухне. Кофе. Сдоба. Кардамон. Жженный сахар.
Узнаю из тысячи.
Но сейчас я его не узнаю. Вместо этого – противный до тошноты и только повышающий тревожность резкий запах сердечных капель и валерианы.
А еще гул. Бесконечный режущий уши и душу на куски гул голосов. Мамин плач. Жалостливые улюлюканья и шепотки. Мужские разговоры на пониженных тонах, ведущиеся за пределами «места женщин».
Я так сильно боялась вернуться сюда, что теперь даже стыдно. На самом деле, страшные события выглядят иначе.
Например, страшно, когда твоего старшего брата арестовывают посреди ночи за участие в драке с поножовщиной. У него находят наркотики. В кармане… И в крови.
Вспоминаю об этом и передергивает. Я не видела Бекира. Его еще никто не видел. Папа с друзьями и адвокатом поехал к СИЗО. А нам ничего не остается, кроме как ждать их возвращения.
Я рвалась приехать к родителям ещё посреди ночи, но Айдар не дал. Они разговаривали с моим отцом достаточно долго. Потом муж вернулся, отдал телефон. Я ждала, что перескажет весь разговор, но он приказал спать и ни во что не лезть, а сам начал собираться.
Как обычно утром на работу, только посреди ночи. И абсолютно меня игнорируя. Ничего не говоря. Даже не смотря. Он уехал, оставив меня в раздрае.
Я дождалась восьми и заказала такси.
Мы с мамой должны были встретиться позже и иначе. В итоге она открыла мне дверь, а потом упала в объятья, чтобы рыдать. Отчаянно и очень сильно. Не от счастья, конечно же.
Во мне моментально уснули все обиды. Наверное, так выглядит «клин клином». Мой вышибло быстро.
Нас с мамой объединило общее горе. Первое облегчение из-за того, что Бекир просто жив, сменилось гнетущим страхом, который накатывает волнами.
Как так вообще… Аллах, как так…
Посреди ночи… Где-то… С кем-то… Почему он не был дома?
У меня куча вопросов, но я их не задаю. Выхватываю информацию клочками из сбивчивого рассказа мамы, шушуканья вокруг.
Меня угнетает количество собравшихся в доме людей, это — следствие забытой привычки. В новой жизни мы с Айдаром стоим особняком. Я приучила себя к тому, что нам никто больше не нужен. А в прошлой все серьезное решалось общиной.
И я снова на время становлюсь ее частью.
Стараюсь ухаживать за мамой. Уже несколько раз мерила давление. Она выпила успокоительную таблетку. Но снова плачет. Причитает. Отказывается поесть и от чая. На мои предложения прилечь реагирует плохо.
Не хочет. Или не может.
А я не могу смотреть, как разрывает себе сердце. Боюсь за Бекира, но как же злюсь! Аллах, как же я на него злюсь!
Он выйдет, со всем разберутся (а я верю, что это недоразумение), и я его такого подзатыльника впишу!