Манаус
Шрифт:
Сопровождаемый со всех сторон телохранителями, что шли с ружьями наизготовку, он двинулся вдоль строя рабов, осматривая каждого самым внимательным образом. Поравнявшись с американцем, он улыбнулся:
– Приветствую, «Гринго»! Не ожидал найти тебя живым.
– Как видишь. Еще держусь. Сельве не получилось справиться со мной.
– Но это ненадолго, – обнадежил его Сьерра. Заметив мрачное и напряженное выражение лица Говарда, добавил:
– Не беспокойся. В мои планы не входит сократить срок твоего пребывания здесь.
Потом, обернувшись в сторону девушки, что выбиралась из лодки на берег, опираясь на плечо темнокожей служанки, крикнул:
–Клаудия! Смотри кто здесь!..
Клаудия еще раньше заметила присутствие Говрада, но виду не показала. Однако подошла и встала напротив, рядом с тем, кто, судя по всему, был и ее хозяином также. Была она молода, лет двадцать пять, не больше, но выглядела очень утомленной, в каждом ее жесте сквозила бесконечная усталость, от чего казалась старше своих лет. Выражение лица у неё было, как у женщины потерявшей всякую надежду на то, что жизнь когда-нибудь изменится в лучшую сторону.
Родом она была из Венесуэлы. Когда-то весь Каркас лежал у ее ног, и все складывалось для нее самым замечательным образом, пока на жизненном пути не появился богатый владелец каучуковых плантаций из Сьюдад-Боливар, тогда его состояние насчитывало несколько миллионов фунтов стерлингов. Они поженились, и он увез ее в сельву, где, спустя три месяца, и был убит своими же людьми.
В качестве военного трофея она перешла в собственность управляющего плантациями, он же убийца ее мужа, и кто, спасаясь от венесуэльского правосудия, не отпускал ее от себя ни на шаг и таскал за собой через все джунгли от Альто Ориноко и Касикьяре, и Рио Негро, до самого Манауса, где и продал «Аргентинцу».
А сейчас Сьерре зачем-то потребовалось взять девушку с собой в эту инспекционную поездку на плантации, и длительное путешествие по рекам совсем измотало ее.
– Помнишь Говарда? – насмешливо спросил «Аргентинец».– Посмотри, это уже не тот великолепный ковбой, которого ты знала. Теперь это не больше, чем грязный, голодный работник с моей плантации, раб, что поползет туда, куда ему укажут, лишь бы выбраться из этих джунглей.
Говард внимательно посмотрел ему в глаза.
– Я никогда не буду ползать, – ответил он, – ни перед тобой, ни перед кем-нибудь вообще и ты это знаешь.
Кармело Сьерра утвердительно кивнул головой.
–Да, знаю, – согласился он. – Поэтому ты и был моим доверенным лицом. И поэтому я не приказал убить тебя, когда застукал с этой шлюхой. Смерть тебя не страшит. Но, стать рабом…, и оставаться им до тех пор, пока лихорадка не покончит с тобой – этого ты боишься, правда?
Рыжий ничего не ответил, лишь развернулся и пошел к хижине. Но Сьерра окликнул его:
– Стоять, я не разрешал тебе уходить. Что, скучаешь по ней? Теперь она твоя. Теперь
Американец быстро развернулся, а Клаудия побледнела, поняв вдруг намерения Сьерры, когда он приказал ей ехать вместе с ним на каучуковые плантации.
– Что ты хочешь сказать этим? – спросила она срывающимся голосом.
– А что тут объяснять, – ответил «Аргентинец». – Ты остаешься здесь. Будешь одной из тех женщин, что живут на этом ранчо, и всегда будешь рядом со своим «Гринго».
– Ты что, собираешься отдать меня своим работникам, как простую проститутку?
– Ты ничем не лучше их.
– Но ты не можешь так поступить. Я не принадлежу тебе.
– Нет, я тебя купил, а все, купленное мной, мне и принадлежит.
Клаудия поняла, что спорить бесполезно. Какой смысл возражать, когда за нее уже все решили?.. Покачиваясь словно от удара, она медленно отошла прочь под деревья, за которыми начиналась сельва. Жадные и одновременно любопытные взгляды работников, сборщиков каучука, следовали за каждым ее движением, послышались сальные комментарии по поводу новой обитательницы женской хижины.
За исключением одной девушки-индианки, что приходила на ранчо время от времени и оставалась на весьма непродолжительный срок, все остальные женщины жили там лет по десять и были старыми и больными существами, что вызывали больше отвращение, чем какой-нибудь интерес. Отдать такую женщину, как Клавдия, этим оголодавшим самцам, было настоящим «королевским» подарком для обитателей лагеря со стороны хозяина. Не спуская глаз с американца, Сьерра произнес:
– Надеюсь, что этой ночью вы оцените мой щедрый подарок по достоинству.
Сборщики каучука дружно закивали головами, засмеялись, добавляя пошлые и жестокие комментарии – попользоваться хозяйским «имуществом» – это всегда яркое и незабываемое развлечение. Все, за исключением Говарда и Аркимедеса, «Северянина», стоявшего немного в стороне и молча наблюдавшего за происходящим. Кармело Сьерра, чьи маленькие, колючие глазки постоянно бегали из стороны в сторону и словно видели сразу всех и все вокруг, немедленно обратил на это внимание:
– А ты что такой хмурый? Может тебе не нравятся женщины?
– Не таким образом.
Сьерра лишь пожал плечами.
– Дело твое. Хочешь – бери ее, не хочешь – не трогай. Кто ты?
– Меня зовут «Северянин». Ты выкупил мой долг в двадцать контос два года назад и твой надсмотрщик претворяется, что я до сих пор не отработал и не выплатил ту сумму.
– Если Жоао говорит, что долг еще не выплачен, значит – не выплачен. Ты плохо собираешь каучук. Все вокруг только и мечтают, чтобы пожить за мой счет, пока я нахожусь где-нибудь далеко отсюда, только Жоао следит за тем что и как здесь делается и представляет мои интересы. Он скажет тебе, когда ты сможешь уйти.