Манекен (сборник)
Шрифт:
– Как ты могла утаить от меня?
– Почему ты скрыла правду?
– Я не ожидала от тебя подобного!
– Это почти подлость!
Восемь из десяти пар подруг на их месте не остановились бы, продолжили обвинять и упрекать, рассорились бы вдрызг и навсегда. Но не Эмма и Нина. Они настолько прочно и давно любили друг друга, вросли одна в одну, что любой разлад воспринимался как конфликт с самой собой. Не может ведь твоя правая рука поссориться с твоей же левой? Кроме того, у них с детства имелся безотказный способ выхода из драмы – слезы.
Плакали вместе, одновременно. Сначала – от обиды и жалости к себе, потом – из-за сочувствия к подруге. Сначала –
Эту их особенность коллективного слезопускания знали и близкие. Поэтому Ваня, услышав рыдания на кухне, подошел к двери, приложил ухо: дуэтом ревут? Значит, все в порядке. И не подумал заглянуть, утешить. А когда пришел домой отец, приложил палец к губам:
– Мама с тетей Эммой дружно плачут.
– Давно? – так же тихо спросил отец.
– Двадцать три минуты, – посмотрев на часы, шепотом ответил Ваня.
– На рекорд идут.
Они вздохнули: ужин откладывается на верный час или дольше. Ведь подругам еще требуется после рыданий обменяться исповедями, чтобы снова слиться в дружбе-любви.
4
После разговора с Ниной, которая неожиданно, решительно и почти грубо заявила, что не хочет иметь с ним дело, у Сергея наступили черные дни. Верно сказано: и дольше века длился день. И каждые минута и секунда были в нем черные, смолянистые, отвратительно тягучие.
Какой-то мудрец вывел формулу: любовь – это когда ты находишь себя, лучшего и прекрасного, в другом человеке. И вот теперь его, прекрасного Сергея, из этого человека выдернули без объяснения причин и выбросили на помойку. Размечтался, а тебя – мордой в черную смолу. Больно, тошно, противно. Пройдет. Когда-то пройдет. Нужно время. Сократить время можно двумя способами – пьянством или работой.
Пить Сергей не любил. Для удовольствия, в компании, – можно. Беспробудно, по-черному, не просыхая, – это не для него. А работы не было. Под стать его настроению случилась и питерская погода – дули шквальные ветры, лили дожди. По технике безопасности на верхотуре трудиться нельзя. На шпиле храма, который они подрядились красить, мотало бы как фантик на веревочке.
Но Сергей рвался на работу. Установить дополнительные страховки – и на шпиль.
– Ты сбрендил, – крутил пальцем у виска Вадим, – штормовое предупреждение, двадцать метров в секунду ветер! Давай займемся делами по организации фирмы, работы невпроворот.
Они решили создать свою промальповскую фирму. Есть ребята, имеются авторитет и клиенты, которые их хорошо знают, хватит отстегивать дяде за посреднические услуги. Но регистрация фирмы – это бюрократические хлопоты, Сергею в данный момент они не подходили. Требовалось занять мускулы, физически работать на износ.
Вадим мотался между Москвой и Питером, обижался на Сергея, который наплевал на их общую идею и за каким-то чертом пошел работать к асфальтоукладчикам. Вместо того чтобы вместе поехать в Москву, найти юристов для регистрации фирмы, узнать, что требуется для лицензирования учебного центра по подготовке промальпов, верного бухгалтера привлечь, Серега с отбойным молотком врезается в питерский асфальт. На панель пошел, в полном смысле слова. В Петербурге тротуар панелью называют.
Вышло случайно и удачно. После жесткого разговора с Вадимом, который обозвал его придурком, хлопнул дверью гостиничного
На улице работали дорожники. Мостили тротуар. Старый асфальт отбивали, а следом новый укладывали. В таком цикле, спешно, делают только по особому распоряжению, когда высокое начальство приезжает и надо глаз ему умаслить.
Дорожники – гастарбайтеры, таджики, как потом выяснил Сергей.
– Давай помогу, – предложил он отбойщику, во время короткого отдыха вытиравшего пот со лба (при таком-то ветре!).
– Тебе чего, пацан? – не понял тот.
– Мне потрудиться.
Взял молоток, махнул работяге у компрессора – запускай – и вгрызся в землю.
Сергей привык к тому, что его воспринимают малолеткой. Он был жилист, достаточно силен и чрезвычайно вынослив. Но выглядел не на тридцать своих лет, а на шестнадцать. Мама говорила: такая особенность внешности, ты не исключительный, есть артисты, они очень ценятся в кинематографе, которые до седых висков играют подростков, ты долго будешь выглядеть молодо, и это великолепно, тебе повезло. Сергей ничего великолепного в своей природной моложавости не видел. Удовольствие ниже среднего, когда тебе, мужику, дают на полтора десятка лет меньше, чем есть на самом деле. Но ведь лицо не поменяешь. Надо жить с тем, что имеешь, и не заморачиваться по этому поводу.
Таджики оказались отличными ребятами, неделю с ними проработал, пока антициклон буйствовал. Первый день оттрубил, таджики настороженно переглядывались – с какой стати парень вкалывает как бешеный? Не пацан, конечно, а работяга трехжильный. Почему к ним прибился? Во второй день, когда Сергей пришел и взял отбойный молоток, тоже вопросов не задавали, но пошушукались и зарплату ему положили – триста рублей. За десять часов каторжного труда! Да они и сами копейки получали.
После отбойного молотка, дикой многочасовой вибрации, Сергею на работе по специальности висеть на шпиле было лихо. Точно все кости и суставы разболтались и развихлялись. Справился. Чем хуже, тем лучше. Главное, чтобы голова думала только про то, что рукам надо делать, и не отвлекалась на мысли о Нине.
В Москве в профессиональном плане все складывалось удачно. Фирма на стадии регистрации, а заказы уже поступают, и учебный центр, чтобы готовить промальпов, они откроют. Вадим постарался. Даже интервью организовал в одном популярном издании.
Сергей всегда думал, что журналистки – это длинноногие красотки с замашками супермоделей. Но к ним пришла пожилая полная тетенька, возраста его мамы. И разговорила их, непривычных к словоизвержению, легко и незаметно. Вопросы задавала точные и умные, одновременно простые и толковые, на которые хотелось отвечать и пояснять. Просила привести примеры, и случаи из практики сыпались из Сергея и Вадима точно при застольной беседе. Сергей отвлекся от своих мыслей, которые ядовито жалили, сколько ни заставляй себя не думать, не вспоминать о Нине.