Шрифт:
— Вы уверены, что она не опасна?
— Безусловно. По крайней мере, для вас.
Эвелин задвинула смотровое окошко в двери и сделала над собой усилие, чтобы подавить одолевавшие ее неприятные предчувствия. Обнаружить, что при мысли о психах к горлу подкатывает дурнота — пожалуй, теперь уже для таких открытий несколько поздновато.
Она огляделась кругом и не без облегчения убедилась, что страх на нее здесь нагоняли не пациенты. Дело было, скорее, в самой обстановке: от Бедфордовского
Она снова заглянула в комнату. Женщина в ней была такая миниатюрная, спокойная, такая собранная на вид; не верилось, чтоб из-за нее был весь этот шум.
Доктор Барроуз, листавший толстую папку, закрыл ее. Барбара Эндикотт. Возраст: 28 лет. Рост: 5 футов 3 дюйма. Вес: 101 фунт. Диагноз: параноидальная шизофрения. Примечание: представляет опасность для окружающих. Госпитализирована принудительно по решению уголовного суда шт. Массачуссетс; убийство. Чрезвычайная враждебность к мужчинам. Там было больше, гораздо больше. Кое-что из этого Эвелин прочла.
— У нее полностью защищенный психоз. Как обычно, несмотря на иррациональность предпосылок, бред самосогласованный, внутренних противоречий нет.
— Я знаю, — сказала Эвелин.
— Знаете? Да, надо полагать: по книжкам и кинофильмам, — он передал ей папку. — Вы увидите, что говорить с ними лицом к лицу — не совсем то, что знать. Они верят в то, что говорят, как, пожалуй, никто другой. Все мы, не правда ли, в чем-то да сомневаемся. Они — никогда. Они видели истину, и с тех пор ничто их не разубедит. Чтобы иметь с ними дело, нужно твердо стоять на ногах, крепко держаться за свое чувство реальности. Когда вы закончите с ней, вам, вероятно, будет немного не по себе.
Эвелин хотелось, чтобы он договорил, наконец, и отворил дверь. За свое "чувство реальности" она уж точно не беспокоилась. Неужто он и правда думал, что эта женщина может сбить ее с толку — той ахинеей, которая в папке?
— На прошлой неделе мы провели ее через курс электрошока, — сказал он. И пожал плечами, беспомощно. — Я знаю, какого мнения об этом ваши учителя. Это было не мое решение. Просто до этих людей никак нельзя достучаться. Когда все доводы исчерпаны, мы пробуем шок. Но ей это нисколько не помогает. Защитные блоки пробить не удалось.
Он, нахмурившись, чуть отклонился на каблуках.
— Что же, думаю, вы можете зайти в комнату. Вам ничего не грозит. Ее враждебность направлена только на мужчин, — он сделал знак санитару в белом халате, похожему на нападающего сборной страны по регби, и тот повернул ключ в замке. Он толкнул дверь и отступил, чтобы дать ей пройти.
Барбара Эндикотт сидела в кресле у окна. В окно шел потоком солнечный свет, и железные прутья бросали на ее лицо решетчатую тень. Она обернулась, но не встала навстречу.
— Здравствуйте, я… меня зовут Эвелин Винтерс, — с первыми звуками ее голоса женщина отвернулась. Эвелин почувствовала, что уверенность в себе, и без того слабая, вот-вот покинет ее совсем. — Я бы хотела с вами поговорить, если вы не против. Я не врач, Барбара.
Женщина снова посмотрела на нее.
— Что же вы тут делаете в белом халате?
Эвелин посмотрела на свой лаборантский балахон. Она вдруг почувствовала себя глупо: что за дурацкий вид.
— Они сказали мне, что надо его надеть.
— Кто "они"? — спросила Барбара с легкой усмешкой, — вы, моя дорогая, говорите, как параноик.
Эвелин немного расслабилась.
— Но это же мой вопрос! "Они" — те, кто работает… здесь. Расслабься, черт возьми! Теперь, убедившись, что Эвелин не врач, женщина казалась вполне дружелюбной. — Наверное, это им нужно, чтоб знать, пациентка я или нет.
— Да, верно. Если б вы были пациенткой, они б вам дали синий костюм.
— Я студентка. Они сказали, что мне можно задать вам вопросы.
— Валяйте. — Тут она улыбнулась, и такой дружелюбной, разумной улыбкой, что Эвелин протянула ей руку, улыбаясь в ответ. Но Барбара покачала головой:
— Это для мужчин, — сказала она, указывая на разжатую ладонь, — "Видишь? У меня нет оружия. Я не хочу тебя убить." Нам это не нужно, Эвелин. Мы женщины.
— О, разумеется, — она неуклюже спрятала ладонь в карман халата, сжала в кулак. — Можно мне сесть?
— Конечно. Здесь только кровать, но она достаточно жесткая.
Эвелин присела на край кровати, папку и блокнот положила на колени. Она устроилась чуть удобнее и заметила, что вес ее приходится в основном на пятки — что, конечно же, означало готовность вскочить в любой момент. Тусклый сумрак комнаты обрушился на нее. Она видела отслаивающуюся хлопьями серую краску, желтое оконное стекло в прямоугольном отверстии за проволочной сеткой, болты из ружейного сплава, на которых оно держалось в двери. Пол был бетонный, сырой и недобрый. Стены отзывались на звуки негромким эхом. Из мебели было только кресло и кровать с серыми простынями и одеялом.
Барбара Эндикотт была невысокая, темноволосая; в плавной безупречности линий ее лица Эвелин почудилось нечто восточное. Она была бледна, возможно, сказались два месяца, проведенных в клетке. В остальном она выглядела абсолютно здоровой. Она сидела в шахматном поле из света и тени, впитывая, как губка, лучи солнца, проникавшие сквозь стекло. На ней был голубой банный халатик, подвязанный поясом, под ним — ничего; на ногах тряпичные тапочки.
— Итак, я ваше задание на сегодня. Вы меня сами выбрали, или кто-то за вас?
— Мне сказали, что вы разговариваете только с женщинами.
— Верно, но вы не ответили на мой вопрос, не так ли? Простите. Я смущаю вас; честное слово, не хотела. Не буду больше. Я веду себя, как помешанная.
— Что вы имеете в виду?
— Дерзко, агрессивно. Говорю все, что в голову взбредет. Так ведут себя здесь все сумасшедшие. Я не сумасшедшая, конечно.
— Вот не могу решить, разыгрываете вы меня или нет, — призналась Эвелин, и вдруг почувствовала, что ее тянет к этой женщине. Принимать душевную болезнь за умственную неполноценность, отказывать сумасшедшим в способности рассуждать — значит, дать легко себя провести. Нет, в этом плане с Барбарой Эндикотт все в порядке. Болезнь не мешает ей быть тонкой, изощренной.