Манипуляция сознанием
Шрифт:
Мертвые молчат. Бесчисленная их армия не встает из могил, не кричит на митингах, не составляет резолюций, не образует союза и не имеет представителей в совете рабочих и солдатских депутатов. Тихо истлевают они в своих безвестных могилах, равнодушные к шуму жизни и забытые среди него. И все же эта армия мертвецов есть великая — можно сказать, величайшая — политическая сила всей нашей жизни, и от ее голоса зависит судьба живых, быть может, на много поколений… Что думали бы умершие, если бы они не умерли, а остались живы — есть, в конце концов, совершенно праздный вопрос; быть может, многие из них были бы столь же грешными, слепыми, безумными, как те живые, что хозяйничают ныне. Но они умерли и живут преображенными в народной душе. Там, в этой новой глубинной жизни, они неразрывно слились с тем делом, с той верой, ради которых они погибли; их души внятно говорят об одном — о родине, о защите государства,
Манипуляции с мертвыми — важная часть политического процесса именно потому, что имеют большое символическое значение. Иногда эти манипуляции доводятся до предельной пошлости и абсурда (сегодня стараются не вспоминать огромный спектакль с посмертным присуждением звания Героя Советского Союза и награждением Орденом Ленина трех юношей, погибших в августе 1991 г. при поджоге двух БМП в туннеле около посольства США). Иногда мертвые используются с невиданным цинизмом (в гл. 8 говорилось о Тимишоаре). Важный метод вторжения в мир символов и одновременно создания «нервозности» в обществе — осквернение могил или угроза такого осквернения. Этот метод в России регулярно применяется политиками уже почти десять лет. Вдруг начинается суета с угрозами в отношении Мавзолея Ленина. Через какое-то время эта суета прекращается по невидимому сигналу. Если учесть, какие фигуры в нее вовлекаются (вплоть до патриарха), то уровень руководства такими акциями надо признать высоким. Если бы кто-то проследил распределение этих попыток по времени, вероятно, выявилась бы связь с событиями, от которых в этот момент надо было отвлечь определенную часть общества245.
Советское государство называли тиранией. Это, конечно, ругательство, но в нем есть и содержательный смысл. Любая тирания, в отличие от западной демократии, опирается на священные символы и является властью идеократической (в крайнем случае — опирается целиком на религиозные символы и становится теократией). Тем свойством, благодаря которому символы выполняют свою легитимирующую и направляющую роль, является авторитет. Символ, лишенный авторитета, становится разрушительной силой — он отравляет вокруг себя пространство в мире символов, поражая целостность сознания людей, что немедленно сказывается и на земной жизни. Человек, не уважающий авторитет символов, образовал ту совокупность атомизированных индивидуумов, которые в ХХ в. стали определять лицо западного общества. Испанский философ Ортега-и-Гассет описал этот тип в печальной книге «Восстание масс»: «Непризнание авторитетов, отказ подчиняться кому бы то ни было — типичные черты человека массы — достигают апогея именно у этих довольно квалифицированных людей. Как раз эти люди символизируют и в значительной степени осуществляют современное господство масс, а их варварство — непосредственная причина деморализации Европы».
Для рационального «человека массы» ни в чем нет святости, он все потребляет, не чувствуя благодарности к тем, кто это создал — «он знаменует собою голое отрицание, за которым кроется паразитизм. Человек массы живет за счет того, что он отрицает, а другие создавали и копили». За Научную революцию, которая неизбежно породила волну разрушения авторитетов, человечество заплатило дорогую цену. Но затем свержение авторитетов через апелляцию к свободе превратилось в технологию господства.
Немецкий теолог и философ Романо Гвардини писал в 1954 г.: «Что же касается авторитета, то говорить здесь о „несвободе“ не только неточно, но нечестно. Авторитет есть основа всякой человеческой жизни, не только несовершеннолетней, но и самой что ни на есть зрелой; он не только помогает слабому, но воплощает сущность всякой высоты и величия; и потому разрушение авторитета неизбежно вызывает к жизни его извращенное подобие — насилие. До тех пор, пока средневековый человек ощущает единство бытия, он воспринимает авторитет не как оковы, а как связь с абсолютным и как точку опоры на земле».
Здесь важна мысль: разрушение авторитета неизбежно вызывает к жизни его извращенное подобие — насилие. Огромным, страшным экспериментом над человеком был тот «штурм символов»,
Такой штурм символов пытались учинить в СССР идеологи перестройки и продолжают вести в России идеологи реформы. В специальной литературе этот проект излагается спокойно и деловито. Многое достигнуто, результаты поддаются строгому изучению, а их связь с воздействием на сознание может быть надежна доказана (это касается, например, динамики насилия).
Культурное ядро российского суперэтноса и объединившихся вокруг него народов было основано на соединении рациональности (ума) и единой, всеохватывающей этики (сердца), которое наблюдается у человека традиционного общества, обладающего, как говорил Романо Гвардини, естественным религиозным органом — способностью видеть священный смысл в том, что современному человеку кажется обыденным, профанным, технологическим (речь не идет об исповедовании религии, и нередко у атеистов этот религиозный орган развит сильнее, чем у формально верующих)246. Вследствие этого огромное значение здесь приобретает авторитет, не подвергаемый проверке рациональными аргументами. Население СССР продолжало испытывать влияние авторитета священных для человека традиционного общества символов и институтов — Родины, Государства, Армии. И дело не в декларациях. Дело в сокровенных переживаниях и угрызениях совести, которые редко и, как правило, странным образом вырываются наружу (вроде слез депутата-«кухарки», которая на Съезде народных депутатов СССР выкрикивала что-то нечленораздельное в адрес А.Д.Сахарова, оскорбившего, по ее мнению, Армию; эти слезы и искреннее изумление Сахарова представляли собой драму столкновения двух цивилизаций, в политических интересах опошленную прессой).
Поскольку советское государство было идеократическим, его легитимация и поддержание гегемонии опирались именно на авторитет символов и священных идей, а не на спектакль индивидуального голосования (политический рынок). Многочисленные высказывания и демократов, и патриотов, о том, будто советский строй сузил мир символов до «классовых ценностей», носят чисто идеологический характер. Насколько нелепы эти утверждения, видно уже из того, что СССР был единственной страной европейской культуры, где была проведена государственная кампания по введению в систему воспитания и, значит, в массовое сознание, народных сказок и классической литературы. Великая Отечественная война, создавшая огромный пантеон символов, вовсе не втискивалась в рамки классовой борьбы.
Даже в теории большевики (за исключением, вероятно, оттесненных на обочину «пролеткультовцев») не предполагали чистки мира символов247. Стоит вспомнить А.А.Богданова, написавшего книгу «Пpолетаpиат и искусство». Он отстаивал кpайне «классовый» подход, тем не менее, в книге он пишет: «Товаpищи, надо понять: мы живем не только в коллективе настоящего, мы живем в сотpудничестве поколений. Это — не сотpудничество классов, оно ему пpотивоположно. Все pаботники, все пеpедовые боpцы пpошлого — наши товаpищи, к каким бы классам они ни пpинадлежали…
А наpодная поэзия?.. Возьмите былины об Илье Муpомце. Это — воплощение в одном геpое коллективной силы крестьянства феодальной Руси, истинного стpоителя и защитника нашей земли… Если вы поняли скpытый коллективный смысл обpаза, pазве вы не глубже чувствуете его величественную кpасоту, pазве не веет над вами дух боpьбы веков и не чувствуете вы, что недаpом пpопали тpуд и стpадания темных стpоителей пpошлого, пpоложивших чеpез беспpосветную мглу веков доpогу истоpии до того места, с которого уже видна цель и с которого мы начинаем свой путь? Разве сознание этого не организует вашу душу, не собиpает ваши силы для дальнейшей pаботы и боpьбы?».
Конечно, прочность мира советских символов была подорвана намного раньше, чем пришел Горбачев. После смерти Сталина советская идеократия сама начала процесс не обновления (регенерации) своих символов, как того требуют «законы жанра», а их разрушения (дегенерации). Параллельно с 60-х годов была запущена машина манипуляции сознанием со стороны разношерстной «партии антисоветской революции». Но здесь мы не будем говорить ни о Хрущеве с Горбачевым, ни об их «сотрудниках-врагах» Сахарове (западнике) и Солженицыне (почвеннике) — вообще о редком симбиозе тиранов и манипуляторов, которые в три руки скрутили шею стране и всему ее жизнеустройству. Будем говорить только о мишенях и методах.