Марь

Воронков Алексей

Глава девятая

1

В ночь на пятнадцатые лунные сутки, когда из темных глубин бездны выплыла огромная полная луна, окрестности Бэркана вдруг содрогнулись от буйного всплеска человеческих страстей. Будто бы кто-то бил в большой барабан, и этот бой сопровождался гортанными, непонятными криками многих людей.

– Товарищ старшина! Товарищ старшина! Слышите?.. Что это они там?.. Может, что случилось?..

Грачевский уже засыпал, когда вдруг почти над самым его ухом раздался этот встревоженный голос. Он прислушался. Где-то неподалеку монотонно работал бензиновый движок – местная, так сказать, электростанция, которая питала лампочки, что висели на столбах по периметру лагеря, да еще рацию, без которой

здесь не обойтись, – как-никак единственная связь с Большой землей. Но что это?.. В той стороне, где был эвенкийский поселок, творилось что-то непонятное. Может, праздник какой отмечают? – подумал Володька. Знать бы, да откуда? Ведь им строго-настрого было приказано в контакт с местным населением не вступать. Для этого даже пришлось выставлять часовых, которые должны были следить, чтобы ни одна душа не покинула расположение отряда. А ведь и он был не прочь хоть одним глазком взглянуть на то, что там за люди живут в этом медвежьем углу? Что их тут держит, чем они занимаются? Ну разве не интересно?

Однако далеко не всех его подчиненных влекла только жажда познания. Были и такие, кого интересовал один-единственный вопрос: есть ли в поселке магазин, где торгуют водкой? Деньги им хоть и небольшие, но все же платят, а кому-то еще из дому что-то перепадает. Вот и мечется душа, вот и ищет на одно место приключений.

Хотя и женская тема тоже здесь популярна. Днем-то некогда об этом думать, работы невпроворот, но, когда наступает ночь, тут уж не остановишь. Им бы, дуракам, выспаться, чтобы завтра с новыми силами день начать, нет ведь, лежат и чешут языками. Вот и сейчас завелись. Только и слышно: «Умираю, братцы, – бабу хочу! Ну хоть бы на часок нас отпустили в этот несчастный поселок. Уж мы бы там…» А ему: «Что, на якуточку потянуло?» А в ответ: «Да ты че, тут не якуты живут – эвенки…» – «Ну пусть эвенки…» – «Слышь, мужики, а, говорят, у ихних баб это дело поперек живота устроено…» Все ржут. А тут вдруг: «Это все вранье! У всех все одинаково… Что у наших баб, что у этих…» Ему: «А откуда ты знаешь? Проверял, что ли?» И снова смех. Тут же кто-то: «Я слышал, у северных людей такой обычай есть, чтобы свою жену гостю предлагать…» – «Иди ты!» – «Зуб даю!..» – «Тогда надо проситься в гости… Я б сейчас и от русалки не отказался». – «А кто б отказался?.. Нам сейчас старуху дай, мы б и ту…» – «Неужто стал бы?..» – «А че? У меня не заржавеет…» Снова взрыв хохота.

– Спать! – командует Грачевский. – Завтра рано вставать – вы что, забыли?

Вообще-то у него есть своя койка в командирской палатке, но он предпочитает спать вместе с братвой. Здесь веселее, да и не любит он выделяться. Ну кто он? Да такой же, как все, солдат, только так уж вышло, что его на целый год поставили над ними старшим. Вот и не надо задирать нос – проще надо быть, проще, хотя и нельзя давать повода, чтобы тебе сели на шею. А то какая это будет армия? Тогда разве они построят эту колею? Ну а на сознательность пацанов рассчитывать не приходится. Молодость она и есть молодость. Попадет вожжа под хвост – такое могут учудить! Поэтому, несмотря на свою демократичность, Грачевский старается быть твердым в своих поступках.

В других палатках не лучше. Гогот стоит такой, что хоть «караул» кричи. Вот неугомонные, думает Володька. И это после такого напряженного рабочего дня! Первый раз выдали две нормы за смену, прорубив вместо тридцати шестьдесят метров просеки. Накануне здесь побывал замначальника мехколонны майор Ходенко, который остался недовольным работой отряда. Объявив аврал, он тут же упорхнул куда-то на вертолете. Участков у него много – почитай, по всей тайге разбросаны. Вот и приходится метаться. Москва торопит, Москва жмет, держит стройку в напряжении. Потому и авралы эти, потому и изводят здешние начальники и себя, и подчиненных. А иначе нельзя – весь мир внимательно наблюдает за строительством, ждет, чем вся эта беда закончится.

После завтрака Грачевский построил отряд и стал распределять задания. Каждой бригаде, где были свои вальщики с помощниками, свои сучкорубы и распиловщики, был отведен определенный участок работ. И завизжала тайга истерическими голосами бензопил, застучали топоры… Кто-то валил лес, кто-то очищал их от сучьев, кто-то распиливал хлысты.

– Товарищ старшина! Это что же деется! Мы ж не ишаки… – не успело еще солнце подняться над тайгой, застонал невысокого роста худосочный паренек со странной фамилией Пустоляков. Он уже был весь в мыле, и его глаза были полны не отваги, с какой он вышел на построение, а дикой обреченности.

Володька, как истинный филолог, как-то попытался добраться до этимологических корней его фамилии, но был не уверен, что ему это удалось. Может, думал он, первоначально она звучала как Пустыляков? От слова пустыляка… Или пустельга – так в старину называли пустоголовых, ничтожных людей. Пустой, значит, пустышка. Хотя такая характеристика его подчиненному рядовому Валерке Пустолякову как-то не подходила. Человек он далеко не пустой – напротив, несмотря на свой затрапезный вид, в нем чувствуется некая внутренняя сила, да и смекалистый он не по годам. А уж об упорстве его и говорить не приходится. Дашь ему задание, так он будет до тех пор солью исходить, пока его не выполнит. Хотя мог порой и погундеть. Но это все так, для порядка…

Все у них только начинается. Конечно, с непривычки тяжко приходится, но с каждым днем пацаны все больше и больше втягиваются в работу. И уже меньше становится стона, меньше слез. Но вот беда: несколько дней назад в отряд прибыло пополнение – трое архаровцев из тех, что недавно вышли с зоны. Те сразу не понравились Володьке. Колючие, психованные, дерзкие, они, казалось, приехали не лямку солдатскую тянуть, а издеваться над народом. С них и пошла вся свистопляска. Работать не работают, зато муть кругами от них идет. То бузу устроят, то командирам нагрубят, а бывало, что и морду кому-то набьют. Собрались в стаю и гоняют пацанов. Те растеряны, защиты у командиров ищут. А что с ними сделаешь? Старшина просил майора Ходенко, чтобы тот перевел этих упырей в другой отряд, а он: сами воспитывайте!

Ну ладно, решил Володька, как-нибудь переживем. В конце концов, на его стороне правда. А вообще надо объединить пацанов против этих волков – тогда, может, они и притухнут. Ведь, что ни говори, а зло только тогда капитулирует, когда встретит достойный отпор. Это Грачевский знает с детства. Тогда, после войны, они много дрались – будто бы утвердиться в жизни таким вот образом хотели. А может, виной тому неиссякший к тому времени еще боевой дух их отцов-фронтовиков, который они передали по наследству сыновьям? Как бы там ни было, уличные бои не прекращались ни днем, ни ночью. За какую правду бились, непонятно, только это была хорошая школа жизни. Для того же Грачевского, где он научился понимать, что есть такое добро, а что – зло.

Месяц уже они здесь живут. Пока что Володьке все нравится. Именно о такой жизни он и мечтал. Чтобы вокруг была тайга – и ничего больше. Прав был Дантон, когда говорил, что тот, кто провел хоть один день у реки, никогда не вернется в политику. А здесь даже не река – здесь огромный загадочный мир тишины, мир нетронутой природы, в который ты влюбляешься сразу, как только попадаешь сюда. То же самое произошло и с Грачевским. Но для этого ему и его товарищам пришлось проделать огромный путь. Почти неделю они тряслись в этих битком набитых и покрытых паровозной сажей вагонах, прежде чем оказаться на далекой сибирской станции под названием Большой Невер, о которой никто из них раньше и слыхом не слыхивал.

Думали, все, приехали, ан нет… От Большого Невера их еще почти сутки везли на открытых грузовиках по разбитой тяжелой техникой дороге. Однако, как оказалось, и это еще было не все. То лишь был районный центр, от которого нужно было еще пилить да пилить. Но на этот раз им повезло – на дальнюю точку, где им предстояло рубить просеку, их забросили вертолетами.

И вот они живут в тайге. Рядом забытый богом эвенкийский поселок Бэркан. Можно сказать, самая что ни на есть глушь. Другие отряды мехколонны идут где-то следом. Одни рубят просеку, другие, денно и нощно разрушая тишину тайги ревом моторов, ведут отсыпку железнодорожного полотна, третьи укладывают рельсы. Так вот и выстроят сообща дорогу. Володька рад такой перспективе, а вот его сослуживец Рудик Старков, с которым они подружились еще в «учебке» и который теперь в звании младшего сержанта командовал одной из отрядных бригад, настроен менее оптимистично. Ехал еще ничего, был полон надежд, а как приехал – посмурел. Вроде как разочаровался.