Мара
Шрифт:
Она объясняет правила и выстраивает линию «скал», предлагая моим «волнам» пробивать дорогу в «гавань», чтобы «лодкам» было куда войти.
– …да, так ты свернешь среднюю скалу, но тогда здесь появляется водоворот, в него лодки идти не могут…
– …а если волна сильная, она может перебросить лодку через одиночный ряд скал…
Игра и правда захватывает. Самое смешное, что я так и не понимаю, кто же из нас выиграл, когда из трех «лодок» две оказались в гавани, а третья разбилась о скалы, но уже внутри.
– Ой! – вскакивает Мара. – Мне
– А все-таки ты неправильно расставила скалы.
– Хорошо, завтра волнами буду я. До свиданья, Ми!
Назавтра мама затевает большую уборку.
– Сегодня ракушек не нужно, будешь помогать.
– Но я хочу на берег!
– Закончим, тогда и пойдешь.
Прибраться в доме, конечно, надо… ну почему именно сегодня! Мара уже там, она обидится…
Вымести из дома весь мусор и с ним весь старый камыш, наломать в плавнях свежего и аккуратно разложить, перемыть горшки, ложки и блюда…
– Ладно, беги, дальше сама управлюсь, – говорит наконец мама. – Будешь купаться, уши вымой как следует. А на ужин можешь привести эту свою новую подружку.
Я и правда бегу. Ни со мной сегодня не идет, не нужно плестись, чтобы малышка не отстала.
Взлетаю на горку, откуда начинается спуск на мой берег, где на отмелях много ракушек и съедобной морской травы, а ядовитых морских ежей и других колючек почти не бывает.
Мары нет.
Берег расплывается в слезах. Ну почему так!..
Медленно спускаюсь, сажусь на крыло Чайки, так похожей сверху на настоящую морскую птицу, и прячу лицо в коленках.
– Ты чего это?
Ой! Мара! пришла все-таки, а я вся зареванная… Кое-как рассказываю.
Мара смеется.
– Нам же интересно вместе, правда? А что не отпустили с самого утра, не беда. Меня тоже сюда не отпускают, пока не переделаю всех делов.
Потом мы плаваем и ныряем, гоняясь за стайкой золотых рыбок, а потом снова садимся за «бурю». Волны Мары легко пробивают проходы сквозь мои скалы, но все эти проходы – с водоворотами, лодке не пройти.
– И как у тебя получилось? – удивляется она. – Так ты скоро и сестру мою обыграешь. Хорошо бы, а то задается слишком.
– Ну приходи сюда с ней, попробуем.
Мара качает головой.
– Не, не придет она. Но я спрошу – может, можно тебя к нам пригласить, вот тогда сыграете.
– Хорошо. А ты сегодня пойдешь ужинать к нам? мама разрешила.
– Ой, правда? – Улыбка вспыхивает ярче солнца, потом вдруг гаснет. – Нет, прости, не могу. Может, в другой раз, сегодня никак.
Дома у нас праздник: папа теперь будет не только работать на берегу, ему доверили место в лодке! Теперь у нас на столе рыбы хватит, и не только рыбы, лодочники привозят из походов много чего.
– Не хочу бойше мойской тьявы! – заявляет Ни. – Ягод хочу, кьясных! И зееных!
– И ягоды тебе будут, и новое платье, и бусы, как у мамы. Или лучше.
Сегодня праздник, и папа открывает корчажку с веселым соком. Пьет сам и передает братьям и маме, а потом дает глоток мне. Ухх! И правда весело.
Лин пытается выстукивать костяным ножом и ложкой по доске и пустому горшку, но после веселого сока у него не очень-то получается. Зато нам весело, нам хорошо.
Жаль, Мары нет. Ну я ей все-все расскажу.
Завтра.
– …и теперь я на берег буду ходить, когда захочу, а не потому, что есть нечего и надо ракушек набрать.
– А цветы как же? – Мара вертит в руке обломок серого цветка.
– Они под водой растут, и за ними, если по-хорошему, нырять надо. Это Лин и Кау, и не тут, а на дальнем конце острова, там глубина и цветов, говорят, больше. Но их ведь так просто не сорвешь, срезать надо, нужны ножи и чтобы сил хватило. Я вырасту, тоже буду так, сейчас еще не могу.
– Давай научу, – предлагает Мара.
И мы весь день играем в волнах. Мара ныряет глубже и дольше остается на дне, у меня пока не получается дышать так, как надо.
Потом мы просто отдыхаем на сползающем в море хвосте Чайки. На скалу нам не разрешают забираться; когда Ни рядом, я бы и не лезла. А Мара не проболтается.
Спиной к закату, она расчесывает волосы и заплетает косы. Красные лучи сквозь бледное золото. Красиво.
– Завтра будет буря, – смотрю я на облачную гряду, окрашенную кровью солнца.
– Да, завтра меня не отпустят, – говорит Мара. – Сестра играет, а работу надо делать, значит, меня и приставят…
– Сюда лучше не приходить в бурю. Сверху только смотреть, только надо закутаться по уши… дома, и то холодрыга, когда такой ветер.
– Не, у нас не холодно… я спрашивала – сказали, завтра будет не до гостей, а так, если я хочу, могу привести подружку. Так что как-нибудь покажу тебе наш дом.
– А я тебе – наш, – киваю я. – Ты приходи, правда.
– Приду. Но не завтра.
И не послезавтра, и не через день. Буря рушится на берег рано утром, и солнце словно забывает взойти, скрываясь за комковатым одеялом туч; ветер даже почти теплый, но такой сильный, что несколько крыш сносит, а у старой Унди полстены опрокидывает. Всем миром помогаем чинить дома. Я прибираюсь у Унди и в награду получаю целую плошку ягод в меду; несколько штук прячу и отношу домой малышке Ни, и та на седьмом небе от счастья.
Только через четыре дня ветер и волны успокаиваются. Лодочники, и папа с ними, уходят на промысел. Меня с привычной корзинкой снова отправляют за ракушками; рыба-то будет, но потом, а сейчас все запасы подъедены после бури, ужинать нечем, а мама не любит, когда в кладовой совсем ничего нет. Она говорит: лучше два-три дня с невкусной похлебкой, зато твердо знать, что если опять налетит такая вот непогода – с голоду семья не помрет.
Я не спорю. Пусть ракушки, если нужно.
Зато увижусь с Марой, если ее наконец отпустят.