Мари Галант. Книга 1
Шрифт:
Лашикот тоже сдался. Подозревая, что гнев возобладает над разумом, а значит, он рискует удариться в крайность, он предпочел передать рупор Шансене, который, по существу, отвечал за операцию и, значит, без его приказа никто не имел права действовать.
Несмотря ни на что, Шансене был очень спокоен. Он спросил:
– В последний раз спрашиваю, господин Лашапель: вы согласны сдаться и сопровождать нас в Сен-Пьер? Я жду вашего ответа: да или нет?
– Вот мой ответ! – взвыл Лашапель. Повернувшись к своим людям, он прокричал, положив руки на торчавшие из-за пояса пистолеты:
– По местам! И пусть только попробует кто-нибудь ослушаться! Если они вздумают бежать, сделайте так, чтобы ваши ядра их опередили!
Двадцать пушек с правого борта «Принца Генриха IV» дали залп. Поднялось огромное облако дыма.
Лашапель, не покидавший своего места, заметил, как над этим облаком, в котором еще плавали частицы несгоревшего пороха, пролетели три куска перил с палубы, похожие на сухие травинки, уносимые ураганом.
Капитан выхватил из-за пояса пистолеты и стал стрелять, только и успевая их заряжать. Затем затрещали мушкетные выстрелы. «Святой Лаврентий» отвечал с некоторой медлительностью; то ли из-за страха, то ли оттого, что лейтенант Бельграно не мог поспеть всюду, но его удары почти не достигали цели.
Шансене мог теперь видеть, как капитан Лашапель исполняет свой дьявольский танец. Вопреки тому, что он сказал раньше, обе ноги у него оказались на месте, что, впрочем, не помешало ему, указывая на один из своих сапогов, насмешливо выкрикнуть:
– Идите ко мне, капитан! Я вам дам бабахнуть из своей деревянной культи!..
Бросив взгляд в открытое море, Шансене увидал еще вот что: «Бык», находившийся поблизости с единственной целью – прийти на помощь в случае крайней нужды, оделся парусами и поспешил прочь, так как носовые фальконеты «Принца Генриха IV» щадить его не собирались.
Шансене понял, что пропал: он был брошен на произвол судьбы. И тогда он решил: если уж суждено погибнуть, то пусть будет вместе с этим флибустьером.
Своими мыслями делиться он ни с кем не стал. Да это было бы и затруднительно, учитывая, что его спутники д'Отремон, Лашикот и Ложон побежали подбодрить голосом и личным примером своих доблестных матросов. Оставалось надеяться только на то, что «Мадонна Бон-Пора», встревоженная канонадой, вернется и заставит замолчать чудовищного пирата, казавшегося неуязвимым.
Шансене, впрочем, не очень-то на это рассчитывал, так как «Мадонна Бон-Пора» в это время находилась, должно быть, далеко и, прежде чем успела бы подойти, вся команда Шансене уже погиб бы вместе с ним самим.
Он приготовился умереть, как солдат, слепо повинующийся приказу, даже если тот противоречит его собственному мнению.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Со стороны капитана Лефора
Ив Лефор стоял, прислонившись спиной к скале; в одной руке он зажал трубку, в другой – кружку с вином и смотрел, как ночная мгла опускается на окружающий пейзаж. Кроны кокосовых пальм напоминали огромных стервятников, заснувших среди зелени. Морские птицы исчезли, и скоро ночь должна была окончательно вступить в свои права.
Однако нельзя сказать, что в заливе Железных Зубов царил вечерний покой. Добрая половина матросов с «Пресвятой Троицы» сочли за благо уснуть на теплом прибрежном песке, мягком не хуже матраца. Зато другие пели и выли не переставая. Поскольку каждый пел свое, гвалт стоял невообразимый. Один канючил, чтобы ему налили выпить, другой нежно молил о любви. Даже странно, как некоторым удавалось спать в такой суматохе; правда, сытная еда и горячительные напитки явились для них лучшим снотворным. Те из флибустьеров, что довольствовались лишь небольшой порцией вина, без устали предавались захватывающей игре, заключавшейся в преследовании, вплоть до самых зарослей, крещенных утром негритянок.
Эти матросы тоже пели, а негритянки нежно им подпевали. Несмотря на это, они блестяще сумели сдержать предпринятый матросами натиск и демонстрировали удивительную стойкость.
Между любовными воздыханиями под колючими зарослями они возвращались к устью Арси, несомненно, чтобы заманить нового поклонника. У воды сидел любитель музыки: он пощипывал струны, наигрывая календу; другой отбивал такт на барабане, а женщины подходили танцующей походкой, подпевая себе:
Танцуйте календу!Платил не хозяин за негров.Он негров заставил платитьЗа роскошный свой бал.Танцуйте календу!Хозяин гуляет. А негровЗабыл научить он манерам:Не место им на балу.Танцуйте календу!Юные танцовщицы извивались всем телом, сопровождая каждый удар барабана резким, несколько непристойным движением бедер и живота. Самые ловкие матросы или, по крайней мере, те из них, кто еще держался на ногах, высоко подпрыгивали, а затем падали к ногам избранницы-негритянки.
Одни шли еще дальше: целовали партнершу в губы или затылок. Как правило, сначала та охотно принимала столь недвусмысленно сделанное ей предложение, однако в решительную минуту соблазнительница гибким и капризным движением бедер, тяжелых и аппетитных, будто нарочно созданных для того, чтобы перетягивать их владелицу назад, вырывалась из объятий с пронзительным смехом, который способны передразнить, причем удивительно точно, только попугаи.
Это зрелище привлекло многочисленных любопытных, успевших насытиться и устать, однако было видно, им нравятся эти пляски, пьянящие и в то же время со скрытым смыслом.
Кое-кто из зрителей отбивал такт, хлопая в ладоши в такт барабану, и чем громче были аплодисменты, тем оглушительнее выли негритянки: «Танцуйте календу!»
Потом вдруг – как разлетаются напуганные выстрелом птицы – женщины и их избранники срывались с места и убегали в заросли, а это указывало на то, что, вопреки всяким наговорам, флибустьеры уважали чужие тайны…
Господин де Шерпре, при всем этом присутствовавший, хранил совершенно невозмутимый вид. Слова отца Фовеля в ответ на его разумное замечание об опасном соседстве мужчин и женщин, вполне успокоили и убедили его. Чистота находится внутри, а негритянки были внутренне чисты вот уже несколько часов, и в конечном счете ничего плохого не было в том, что крещение пяти негритянок отмечалось веселым праздником.
Монах с видом потерпевшего кораблекрушение бродил вокруг остатков пекари и черепахи. Вооружившись длинным кухонным ножом, при помощи которого утром все это было приготовлено, монах то соскребал остатки кабанины с костей, то подбирал кусочки черепахового мяса, приставшие к панцирю. Еды оставалось столько, что мог вполне насытиться великан, и отец Фовель чувствовал, что его желудок, как у старой девы, способен переварить что угодно и в любом количестве. Не пропускал монах и недопитые сосуды, оставленные флибустьерами.