Мария-Антуанетта. Нежная жестокость
Шрифт:
Придворные уже заключали пари, тетушки ежедневно уверяли меня, что я единственная защитница целомудрия в этом вертепе, а по сему просто героиня.
– Так ей! Не вздумайте с ней разговаривать!
– Не вздумайте! – подтверждала слова старшей сестры Аделаиды Виктория.
– Разговаривать! – соглашалась Софи.
Я «не вздумывала».
Все закончилось неожиданно. Я писала матушке каждый месяц и каждый месяц получала от нее письмо. Распечатав очередное, я была просто потрясена: матушка выговаривала мне за неправильное поведение с мадам Дюбарри!
«Я не понимаю вашего поведения,
Мария-Антуанетта опустила руку с письмом, не решаясь поверить в то, что прочитала. Ее строгая в вопросах нравственности матушка советовала признать развратную женщину?! Антуан хорошо помнила, что у отца тоже бывали любовные связи, но никому не приходило в голову представлять дам легкого поведения ко двору и требовать к ним внимания.
В таком виде ее и застал австрийский посол Мерси д’Аржанто.
– Мадам дофина, я полагаю, ваша матушка не стала бы давать вам неподходящий совет…
– Я не ожидала от императрицы столь странного совета. Признавать распутную женщину? Это не в моих правилах.
– Мадам, всего лишь сделав вид, что не подозреваете о том, чем занимается мадам Дюбарри в спальне короля, вы окажете большую услугу Австрии, потому императрица и вынуждена просить вас о такой мелочи.
– Но почему?!
– Императрице Марии-Терезии нужны кое-какие уступки от Франции, на которые Его Величество Людовик мог бы пойти в обмен на вашу любезность. Подумайте, несколько ничего не значащих слов могут помочь вашей Родине. В конце концов, вас это ни к чему не обяжет, а вопросов разрешится множество, мадам.
– Я подумаю…
Мария-Антуанетта не скрывала, что она в шоке, но кто мог ее понять? Таковы правила французского двора, здесь принято не только признавать очередную фаворитку короля, но и всячески угождать ей и добиваться ее милостивого внимания.
Королевы обладали куда меньшей властью, чем любовницы. Неужели так будет и в ее собственной жизни? Неужели Луи тоже заведет себе фаворитку, которую придется терпеть ей, супруге? Ужасно!
Но пока от простого слова шестнадцатилетней девочки зависело международное положение, и она сдалась – сказала это слово.
Королевский прием 1 января 1772 года был многолюдным, Версаль запружен разодетыми, благоухающими, сверкающими дамами и кавалерами. Когда в зале появилась маленькая дофина, мадам Дюбарри невольно выпрямилась, сейчас эта девчонка снова покажет свое презрение, пройдя мимо с высоко поднятой головой или демонстративно отворачиваясь. Напрягся и король Людовик, предчувствуя новые выговоры со стороны своей любовницы. С одной стороны, он даже уважал упрямство маленькой дофины, с другой – оно начинало надоедать, ведь за каждой такой встречей следовало бурное объяснение с мадам Дюбарри. Черт бы побрал эту настырную австрийку с ее моральными
Мария-Антуанетта остановилась прямо перед мадам Дюбарри, чего никогда не бывало. Придворные замерли, кажется, даже музыка стала звучать тише… Прекрасные фиалковые глаза дофины поднялись на любовницу короля, а коралловые губки произнесли:
– Сегодня в Версале многолюдно.
И все!
Дюбарри взволнованно подтвердила, хотя в этом не было никакой необходимости:
– О, да, мадам дофина…
То, что последовало, вызвало у Марии-Антуанетты полнейшее изумление. Ничего не значащая фраза произвела эффект разорвавшейся бомбы, двор, кажется, сошел с ума, король, обезумев от радости, бросился ее обнимать, словно дофина действительно вернула жизнь мадам Дюбарри! Придворные сорвались с места сообщать о произошедшем всем, всем, всем. О… дофина заговорила с фавориткой короля! То, чего так долго ждал весь двор, случилось!
Все, кажется, забыли, по какому поводу прием, праздновали только это событие. Несомненно, завтра во все концы Европы письма сообщат важное политическое событие: Дофина сказала мадам Дюбарри, что в Версале многолюдно! А она-то наивно предполагала, что политика делается в кабинетах вроде матушкиного или серьезными людьми, такими, как Венцель Кауниц…
Мария-Антуанетта заметила, что дочери короля едва не плачут от досады, ведь сестры Луи считали дофину своей сторонницей. Как же ей не хотелось терять доверие и дружбу Елизаветы, которую Антуанетта уже считала настоящим другом. А вокруг были улыбающиеся лица, все едва не поздравляли друг друга с замечательным событием. Не выдержав, Мария-Антуанетта поспешила исчезнуть, через некоторое время король, сколько ни выглядывал, найти дофину не смог. Людовику так хотелось сделать для девчонки что-то приятное в ответ на ее уступку.
На вопрос короля, где мадам дофина, ответили, что удалилась.
– Вот упрямица! – усмехнулся монарх, но это уже не меняло дела. Вопросов больше не было. Людовик догадывался, что, вернее, кто заставил Антуанетту смириться, это, конечно, ее матушка Мария-Терезия, умнейшая женщина прекрасно знала цену уступок, она даже вела тайную переписку с мадам де Помпадур, когда в этом была необходимость. Людовик был согласен сделать любые уступки Австрии, если только они не задевали лично его или фаворитку. Первое просто неприятно, а второе могло вызвать такую бурю, по сравнению с которой страшный шторм на море покажется мелкой качкой.
Но все зря надеялись, что последует продолжение, когда на следующее утро Мерси пришел поблагодарить Марию-Антуанетту за оказанную помощь Австрии, та ответила довольно холодно:
– Этого достаточно. Эта женщина не услышит больше от меня ни звука.
Но больше никто и не требовал, теперь ярые противники Дюбарри, надеявшиеся на поддержку дофины, перестали третировать фаворитку, и та чувствовала себя на седьмом небе.
Мария-Антуанетта получила сразу два урока: политика, во всяком случае во Франции, часто делается не в кабинетах, а в постели, и нужно приложить все силы, чтобы у Луи не оказалось любовницы, способной вот так командовать королем.