Мария, княгиня Ростовская
Шрифт:
— Вот за это спасибо, Данило Романыч.
— Не за что. Не уверен я просто, что на дыбе смолчишь ты.
Андрей криво улыбнулся.
— Урок извлёк я из несчастья отцовского. Не возьмут меня поганые, поверь. Живым, в смысле.
— Погоди, не всё сказано. Так полагаю, вскорости Бату-хан разошлёт всем государям, ему подвластным, настоятельную просьбу, что сильнее иного приказа, помочь в поимке разбойника и татя, тебя то есть. Ну так я буду тебя ловить, старательно ловить буду, а где и когда, тебе заранее знать дадут. Так что не подставляйся.
— Всё понял я, Данило Романыч. Храни тебя Христос.
— Да
Андрей Мстиславич помолчал, явно размышляя — говорить или нет.
— Скажи, Данило Романыч, как долго сохраняет силу яд тот? Ну, на стреле который…
— Понятия не имею, я не колдун.
— Жаль. А ведь мысль-то хорошая. Я таких самострелов, как твой, и не видал ещё — ведь на тысячу шагов прицельно бьёт!
— Булат потому что на пружине, не обычная сталь.
— Вот я и говорю, — кивнул князь Андрей, — может, мне когда и удастся по назначению ту стрелу…
— Всё, иди уже!
— Венчается раб Божий Ростислав и раба Божья Анна!..
Голос священника гулко разносился под сводами дворцовой часовни, и вслед русской речи неслась чеканная латынь. Князь Михаил усмехнулся — до чего бывают щепетильны и неуступчивы служители Господа, прямо беда. Вот, пожалуйста — обряд враз по двум канонам, православному и католическому, гда такое видано? Но патриарх особо настаивал, и папа римский тоже. Ладно, пусть их, главное, дело сделано…
Принцесса Анна стояла в белом подвенечном наряде и чувствовала, как режет под мышками платье, которое меряли, примеряли и перемеряли триста раз. Никому ничего нельзя доверить, хоть самой шей, ей-Богу… Да ещё свечка эта тает, какой дурень придумал при венчании держать в руке восковую свечу? Вот упадёт, совсем нехорошо получится… И вспотела вся, как лошадь после скачки, стыдно жениху показаться голой… нет, уже мужу… А вот интересно, с какого момента они с Ростиславом будут считаться муж и жена? Когда венец возложат или когда поцелуются?
— … Согласна ли ты, Анна, стать женою Ростислава?
— Да! — несколько громче, чем полагается скромной девушке, ответила Анна, и только гигантским усилием воли сдержала готовое вырваться продолжение. До чего всё-таки глупые вопросы задают священники. Для чего же на свадьбу является невеста — свечку эту треклятую подержать? Кстати, о свечке — всё, сейчас упадёт…
— …Объявляю вас мужем и женой!
Латинский аналог благословения ещё звучал, а губы Ростислава мягко, но настойчиво нашли её собственные. Совсем близко принцесса увидела смеющиеся глаза. Что смешного?
— Ты чего? — по-русски, быстрым шёпотом спросила девушка, одним движением облизав губы.
— Да вот я думаю, ежели свечка эта сейчас упадёт у меня, как будет — новую выдадут или с полу поднимать заставят? — таким же быстрым шёпотом ответил Ростислав.
Теперь уже и Анна едва сдерживала смех.
— Мне кажется, Ростислав Михайлович, мы с тобой здорово поладим!
Холодный осенний воздух вливался в шатёр, принося запахи большого стойбища. Гуюк поморщился — да, здесь, в Харахорине, уже почти не ощущается запах бескрайней, чудесной и вольной степи, всё больше запахи навоза и человеческих испражнений. Правы старики, говоря, что от юрты до юрты не должна долетать стрела. Слишком большое стойбище этот Харахорин, и слишком много в нём накопилось нечистот. В том числе и ненужных людишек.
Думал ли великий Чингис-хан, когда создавал этот город посреди степи, во что преобразится его детище? Он мечтал о великой столице, центре Монголии от Начального до Последнего моря. Обиталище Повелителей Вселенной. А что мы имеем?
Горы гниющего мусора, наваленные между юрт, расположенных в немыслимой для монгола тесноте. Тучи мух, собаки и бездомные слабоумные, роющиеся в этом мусоре в поисках костей. И души монголов точно так же завалены мусором. Дрязги, склоки, тайные заговоры. Яд повсюду, в каждой пиале плова, в каждом глотке вина или даже доброго монгольского айрана… Китайский трупный яд вытесняет честную саблю. Завет великого Чингиса дойти до Последнего моря… да кто, если откровенно, думает сегодня об этом? Разве только Бурундай-багатур, всё никак не сдохнет старый пёс…
— Повелитель, там Елю Чу Цай, — между шёлковых портьер возникла раскормленная рожа стража.
— Ну так путь войдёт!
Стражник исчез, и спустя полминуты в покой Повелителя Вселенной вошёл китаец, вежливо склонившись. Гуюк-хан улыбнулся.
— Рад видеть тебя, мой друг. Ведь друг, не так ли?
— А разве может быть иначе, мой Повелитель? — ответно улыбнулся Елю Чу Цай.
— Может, — по-прежнему улыбаясь, Гуюк кивнул. — Садись, уважаемый. Я догадываюсь, что ты принёс мне плохую весть — в последнее время хороших просто нет — и гадаю лишь, насколько плохую.
— Так и есть, мой Повелитель, — вздохнул китайский советник. — Бату-хан намерен выдавать ярлыки на правление владыкам Урусии, причём единолично и без согласования с тобой.
Гуюк с силой втянул воздух.
— Так… Ну что же, он сам решил свою судьбу.
Китаец вновь почтительно склонил голову.
— Разумеется, ты можешь принять любое решение, господин мой. Однако, если тебе интересно мнение твоего советника, сейчас не следует ничего предпринимать. Это явная провокация.
— В смысле?
— Ты забыл, что Великий курултай так и не согласился утвердить тебя, поскольку без главы рода это якобы незаконнно. Если ты сейчас двинешь своих людей на Бату, это будет мятеж, и твои враги объявят тебя вне закона.
— Я не так глуп, Елю Чу Цай, — резко ответил Гуюк-хан. — У меня нет сейчас столько воинов. Однако чаша с отравой найдётся.
— Это было бы наилучшим решением, о Повелитель! — склонил голову китаец. — Однако сделать это будет трудно.
— Сколько?
— Нет, Повелитель, ты не понял — не дорого, а трудно. Во всяком случае, не так быстро.
— Ну хорошо, а что делать?
— А ничего не делать, Повелитель, — усмехнулся китаец. — Не замечать, и всё. А вот когда тебя утвердят, это будет уже обвинение Бату.
Гуюк немного подумал.
— Хорошо, мой мудрый Елю Чу Цай. Сделаем пока вид, что ничего не видим.
Снег падал крупными, пушистыми снежинками, медленно плывущими в воздухе. Князь Ярослав осторожно подставил голую ладонь, и снежинка, поколебавшись, мягко опустилась на неё. Какую-то долю секунды она пребывала в неподвижности, а затем вдруг мгновенно осела, превратившись в капельку воды.