Маркиза де Ганж
Шрифт:
— Теперь у нас один выход, — сказали они друг другу. — Мы должны не только изменить завещание, но и отменить заявление маркизы. Но сделать это мы сумеем только в том случае, если станем вести себя кротко как никогда. Мы перестанем искать поводов для клеветы, задобрим обеих женщин и завлечем их в замок Ганж, а там посмотрим, что можно будет предпринять.
В согласии с вновь принятым планом, все три брата явились к маркизе и стали расточать ей комплименты и оказывать всевозможные знаки внимания.
— Забудем все, что было, дорогая Эфразия, — сказал ей Альфонс. — Нас, как и вас, одурачили недруги, явно сговорившиеся
Добрая г-жа де Ганж, отвыкшая от приятных речей из уст мужа, который по-прежнему был ей
дорог, со всем пылом никогда не ослабевавшей надежды, столь дорогой сердцу несчастных, бросилась на шею супругу и залилась слезами, ставшими в последнее время единственным ее утешением.
— Как ты мог поверить, — мягко укоряла она его, — в те преступления, в которых меня обвиняли? Ведь я всегда любила и люблю только тебя! Ах, как сладостно слышать мне из уст твоих слова справедливости! Я уже не помню того дня, когда я была так счастлцва, как сегодня! О, что станет делать Эфразия в этом мире, если ты вновь лишишь ее того единственного чувства, кое поддерживает существование ее? Ах, мой дорогой Альфонс, поклянись любить меня всегда, вплоть до самой могилы, и пусть, покинув сей мир и соединившись в гробнице, что велел ты соорудить для нас обоих, мы продолжим пребывать в мире и счастье, продолжим любить друг друга даже за гробом.
Полагая, что теперь им ничто не угрожает, г-жа де Шатоблан всем сердцем поддержала восстановление семейного мира.
— Вот видишь, дорогое дитя мое, наконец-то шаги наши увенчались успехом, — прошептала она дочери.
Все члены семьи облобызали друг друга, обнялись, и на следующий день торжественная трапеза скрепила счастливое примирение.
В тот же день братья завели разговор о возвращении в Ганж. Первой должна была ехать г-жа де Шатоблан; отъезд назначили через неделю. Решили, что маркиз будет сопровождать тещу, дабы, сообразуясь с желаниями г-жи де Шатоблан, он подготовил для своей дорогой супру-
ги торжественную встречу. Эфразия с братьями мужа должны были отправиться следом.
Наконец маркиза прибывает в замок своего дорогого супруга. Молодые девушки, проживавшие в деревне, встречают ее цветами. Карета маркизы едет по аллее, заложенной специально к ее приезду, и юные оливковые, апельсиновые и лимонные деревца ласково шелестят ветвями, словно приветствуя молодую хозяйку замка. Несчастная! Супруг решил уподобить ее тем жертвам, коих украшали единственно для того, чтобы предать смерти.
Проживавшие по соседству дворяне были приглашены принять участие в роскошном пиршестве. Погода стояла отличная, столы накрыли в парке, и приглашенные усердно отдали должное искусству поваров.
Встреча, устроенная ей, и роскошное пиршество по случаю ее приезда рассеяли страхи и подозрения г-жи де Ганж. Все, кто ее окружал, были с ней исключительно учтивы и любезны, и, опьяненная счастьем, она не заметила, как со времени ее приезда в Ганж пролетело целых два месяца. И все это время маркиза чувствовала себя мореплавателем, который после сильных бурь и штормов, изрядно потрепавших его корабль, наконец попал в тихую гавань и теперь с полным правом наслаждается счастьем и покоем.
Наигранные дружелюбие и любовь, коими сверх всякой меры окружили ее супруг и его братья, обманули маркизу, усыпили ее бдительность, и она искренне поверила, что мир и спокойствие, в коих она так нуждалась, отныне будут царить вечно.
Когда г-жа де Шатоблан решила, что спокойствие и мир восстановлены окончательно, она
вместе с Альфонсом вернулась в Авиньон, куда их обоих призывали важные дела. Оставшись одна с Теодором и шевалье, Эфразия поначалу не заметила никаких перемен в поведении обоих братьев. Никто из них не позволял себе ни неприятных напоминаний, ни упреков, ни намеков и шуточек по поводу случившихся событий; речи братьев и поступки их отличались приличием и деликатностью. Маркиза пребывала на вершине блаженства; казалось, она обрела вторую молодость, и все, кто знал ее, говорили, что она стала в тысячу раз краше, чем была прежде. Можно было подумать, что природа решила заново одарить ее, дабы она начала новую жизнь. На самом же деле это были последние ее дары, те, коими она наделяет нас лишь для того, чтобы, возвращаясь в ее лоно, откуда мы все когда-то вышли, мы в достойном виде предстали перед Верховным Владыкой, в чье царство она скоро отведет нас.
Однажды, когда вокруг царила расслабляющая безмятежность, шевалье напомнил невестке о завещании, составленном в Авиньоне, — и предложил ей изменить его. Раз муж вернул ей свое расположение, у нее нет больше оснований подозревать его в злом умысле, а оставляя завещание без изменений, она, напротив, свидетельствует, что питает к мужу вовсе не те чувства, о которых твердит постоянно, и таким образом дает основание обвинить ее во лжи. Предательская логика коварных софизмов шевалье сделала свое дело: не имея поддержки матушки, маркиза вынуждена была подчиниться, и, не уничтожая ни прежнего завещания, ни заявления, она составила новое завещание — в пользу мужа.
Получив вожделенный документ, шевалье решил, что достиг желанной цели, и, ослепленный неожиданным успехом, напрочь забыл о первом завещании, без отмены которого, равно как и без отмены заявления, сделанного перед лицом знатных семейств и нотаблей Авиньона, полученная им бумага превращалась в ничто. Скорее всего подобное ослепление явилось следствием усталости от постоянных преступных заговоров, с которыми шевалье с некоторых пор очень хотелось покончить: он давно уже мечтал спокойно зажить в свое удовольствие.
Да не заподозрит никто г-жу де Ганж во лжи — душа ее слишком чиста, чтобы запятнать себя пороком даже ради собственного спасения. Любящая мать, она была готова выполнить свой долг не только по отношению к мужу, но и к сыну. Написав бумагу, которую просил у нее шевалье, Эфра-зия обеспечивала себе спокойствие, не подвергая риску достояние сына, ибо заявление, сделанное ею в Авиньоне, аннулировало все распоряжения, сделанные ею после данного заявления. Отказавшись же написать новое завещание, она рисковала навлечь на свою голову очередные неприятности, а так как она еще не позабыла прежние неурядицы, она, поразмыслив, решила, что такой ценой она вполне может купить себе постоянное спокойствие, нисколько не тревожащее ее совесть. Ведь если, сделав первый шаг, шевалье забыл о втором, то ее вины тут нет никакой: шевалье торопился почить на лаврах, она же просто позаботилась о сохранении собственного спокойствия.