Маркиза роддома №5
Шрифт:
– Ну… Беременных ведь на солёное тянет? – с сомнением спросила Тамара, с отвращением плюхая овощ на крышку от банки, – куча баб на этаже, и ни у одной тест-полоски на беременность не нашлось, представляешь? Вот только этим от меня отделались. Видимо, такие же, как ты, на ромашке гадают. Так хочется?
– Как-то не очень, – призналась Лика, – всё, я не беременная. Ромашки врут, огурцы правду говорят. Не буду солёное есть.
– Ну и ладушки, – легко согласилась подруга, выбрасывая огурец и всю банку в мусорное ведро, – так по какому поводу ромашковый беспредел устроила? Мимо консьержки как букет
Лика прерывисто вздохнула, догрызая последний пельмень. Есть хотелось так сильно, что желудок, казалось, устроил свою собственную истерику. И не особо привередничал по поводу недоваренности продукта.
– Она ругала Тоню с тридцать первой комнаты за невынесенный мусор из комнаты. Вот я и успела пробежать. Как хорошо, что всё обошлось.
– Да, за веник из клумбы тебе бы голову открутили, если бы заметили, – согласилась Тамара рассеянно, – консьержке как-то всё равно, завяли бы цветы без твоего участия или нет.
– Я про беременность, дура.
– Ты гадаешь на ромашках, беременна, или нет, а дура при этом я, —хмыкнула Тамара, —логика… Не съезжай с темы. С кем успела познакомиться, чудовище, мы только третий месяц как на первом курсе учимся?!
Глава 2
Пять месяцев назад
Лика покрутилась на одной ноге перед зеркалом, пытаясь рассмотреть себя в новом платье. Это было сложно сделать, так как старенькое трюмо было очень низким, почти ей по пояс.
– Опять вертишься, – проворчала мать, заходя в комнату, – лучше бы что-нибудь полезное сделала по дому. В огороде картошку накопала к обеду. Трескать все любят. А готовить – так мамку зовут. Как жить будешь одна в городе?
– Мать, не ворчи, – сказала Лика, поморщившись, – можно подумать, часто тебя о чём-то прошу. Скорей бы от вас уехать. Только и знаешь – работа на огороде да пыльные половики вытряхивать. Я – студентка! Городская!
– Слышь, городская, – встрял пьяненький отец, вылупившийся из кухни, —не доросла ещё с матерью так разговаривать! Поступила в институт, так загордилась? Интеллигенция хренова.
Девушка зло закусила губу.
– Я в медицинский поступила! И никогда не буду жить в этой деревне, с вами! Никогда! В интернате и то было лучше!
Подхватив сумку, которую собрала неделю назад, едва увидела своё имя в списках поступивших, выбежала из дома, и растерянно огляделась. На карточке у неё была пара тысяч рублей, заработанных летом у фермерши. Знала бы она, что уйдёт из дома раньше, чем ей дадут общежитие при институте, не тратила бы так быстро зарплату. Но родители выпросили большую часть денег, и нужно было хотя бы одно скромное, но новое платье. И канцелярия для учёбы…
Вернуться домой?..
Она услышала бубнёж отца, костерившего её, на чём свет стоит, поняла, что спокойно переночевать в доме не получится. И, упрямо вскинув голову, схватила ручки старенькой сумки покрепче, пошла в сторону остановки.
– На вокзале переночую, – сквозь зубы разговаривала она сама с собой, – тут всего ничего осталось до учёбы. Зато не с ними…
Лика жила с родителями до двенадцати лет, пока училась в начальной школе. Потом пришлось уехать в соседний посёлок, где была средняя и старшая школы. Жила в интернате. Родители не всегда забирали
Она порой сама удивлялась, как ей легко даётся запоминать целые страницы текста, прочитанные прямо перед экзаменами. Математика, химия – точные науки увлекали её своей чёткостью. Постоянством. И то, что она могла получить точный результат, когда решала задачу или ставила опыт. Точно также недолюбливала литературу, когда учитель выпытывала у всех, о чём думал персонаж в рассказе. Ей-то откуда знать!
Лика решила, что быть акушером ей понравится куда больше, чем дояркой. Сдав ЕГЭ, поступила на бюджетное место в институте Екатеринбурга, долго не верила своим глазам, просматривая списки поступивших снова и снова.
– Какая акушерка? – возмутилась мать, когда девушка поделилась с ней своим выбором, – шуруй в ветеринарку, дурища. Коровы каждый год родют. В отличие от баб. И зверьё будет присмотрено. И ты от нас далеко не уедешь.
Девушка промолчала. Зная по опыту, что спорить бесполезно. И порадовалась, что в школу пошла позднее своих сверстников на год – матери было лениво в её семь лет подавать документы, дочь её и так не беспокоила. Отец не с первого раза вспоминал, что у него вообще есть ребёнок. Потому и получилось без участия родителей отправить документы на поступление в несколько вузов.
Лика с содроганием представила, что было бы, если мать вынуждена была заполнять документы, как законный представитель. Точно бы со свойственной ей упёртостью настояла бы только на ветеринарном техникуме.
В Екатеринбурге девушка была редко. Несколько раз вместе с матерью навещали её сестру, Машу, тётку Лики. Ухоженная женщина средних лет не была приветлива. Но соглашалась показать, в какой стороне находится рынок. Но скоро даже такие поездки прекратились. Мать постоянно «следила» за отцом. Хотя сестре звонила регулярно. Жаловалась на «жадного упыря» и наглую Лику, которая не желала вкладываться в семейный бюджет. Сама она работала в крохотном деревенском детском саду, помощником воспитателя.
– Чуть отвернёшься, он уже выпивает, гад ползучий, – жаловалась она сестре, брезгливо морщась при виде валяющегося без памяти отца, – Лика, тащи в дом, пока не очухался и за новой чекушкой не погнал. И ведь находит всегда гроши на пойло!
Лика пожимала плечами. А чего их находить? Будто мать сама не знает, что отец, по горячей сетке выйдя на пенсию в пятьдесят лет, заботливо ныкает от жены деньги. Причём так ловко, что даже почтальон не всегда соображает, куда девается часть пасьянса из купюр, которые только что передал пенсионеру. Мелкие купюры можно было найти везде – под поилкой для свиней, камушком под забором, молочным ведром… Супруги играли в увлекательную игру «Как сохранить нычку и постепенно её пропивать» долгие годы, и это им никогда не надоедало. Зато до смерти надоела Лике.