Марксизм: не рекомендовано для обучения
Шрифт:
Другой путь - тенденция окукливания, характерная для радикальных коммунистов, прежде всего троцкистов (я не говорю здесь об анархизме, так как не очень хорошо знаю эту тему). Но сейчас ситуация меняется. Беседуя с Джоном Рисом, одним из лидеров Социалистической Рабочей Партии в Британии, я спрашивал его о причинах странной метаморфозы: их группа была самой закрытой и сектантской в 80-е гг.. а сейчас - одна из наиболее добродушных и открытых к диалогу. В чем дело? Он привел такую аналогию - в период засухи нужно беречь свою лужицу, а когда пошла «Большая вода» - это не нужно. Они считают, что сейчас «пошла Большая вода».
В России эти два процесса имеют свои особенности. Традиционные коммунисты у нас ушли не просто направо, а в сторону националистической
И все же, как у нас, так и в мире намечается новый тренд. Возникают обновленные левые движения. Либеральная система состоялась и стабилизировалась. Парадоксальным (или диалектическим) образом это открывает новые возможности для антикапиталистического движения. Подросло новое поколение левых, которые отталкиваются уже от этой новой реальности. Либералы нам долго рассказывали сказку про Моисея, который водил людей по пустыне, пока они все не перемерли. Вот новое поколение вырастет - оно будет готов к жизни при капитализме. Что получилось? Новое поколение не принимает правил игры при капитализме, но не принимает их. И, в отличие от старого поколения, эффективно сопротивляется. Экономический рост тоже дал положительные результаты. Можно наблюдать частичную делюмпенизацию, что также внушает надежды. Оживление профсоюзной борьбы - налицо.
Старые структуры, оставшиеся в наследство от героической эпохи ХХ века, разрушены или мертвы. Это - «пустая скорлупа», выражаясь словами А. Грамши. Мертвы не идеи, но структуры. Появляется новое радикальное движение - пресловутый антиглобализм. Почему нужно новое движение? Потому что антиглобалистам нет места в старых структурах.
В России ситуация усугубляется наложением двух тенденций. Поле занято гигантскими мертвыми старыми структурами, а новые движения не имеют ресурсов для создания своих собственных. На Западе есть возможность опереться на сети гражданского общества, а у нас гражданское общество пронизано стереотипами, враждебными левым идеям. К тому же гражданские ассоциации слишком слабы, чтобы на них можно было опереться.
Но есть и хорошая новость - у Российского капитализма те же проблемы. Это во многом определяет и слабость левого движения, но и надежды на будущее для него.
Приложение 6: СВЕТЛОЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ БУДУЩЕЕ
Новый герой рубрики «Современная Россия» - Борис Кагарлицкий, самый известный марксист в России, социолог, директор Института проблем глобализации. С теоретиком и лидером левого движения встретился наш столичный обозреватель Алексей Козлов.
Полагаю, вас часто просят ответить на вопрос о политической, экономической и социальной ситуации в России. Но кроме оценки хотелось бы услышать ваш прогноз на ближайшие 5-10 лет.
Есть классическая фраза Нильса Бора, о том, что прогнозы делать трудно, особенно, когда дело касается будущего. И прогноз на 10 лет я вообще не берусь делать по одной причине - в этот период, по-видимому, произойдут очень драматичные перемены в глобальной экономике, и в мировой системе в целом. Эти перемены не смогут не затронуть Россию. Полностью предсказать их траекторию и масштаб трудно, как и последствия этих перемен. Поэтому рисовать картину эволюции России исходя из нашего локального опыта очень трудно.
Но есть очевидные вещи. В России любая смена власти - это политический кризис, поэтому в ближайшие 10 лет у нас произойдут, по меньшей мере, два таких кризиса. Либо Путина сменит кто-то, либо попытаются сделать все, чтобы третий срок стал возможен. Когда же власть, так или иначе, справится с проблемой престолонаследия, выяснится, что пока они решали проблемы бюрократических интриг, обострились нерешенные проблемы целой страны. Все те долгосрочные проблемы, которые действуют в нашем обществе, экономике. Например, структурное противоречие - совершенно чудовищная диспропорция между богатыми и бедными. И экономический рост в значительной мере усугубляет это. Когда в неравномерную, неравновесную систему вбрасываются дополнительные ресурсы, они и распределяются неравномерно, несправедливо. Еще проблема - разрушение инфраструктуры. Это проблема несоответствия российского общества той экономике, на которой оно основывается. Недавно Анна Очкина, моя коллега из Пензы, экономист и социолог, сказала, что Пенза, как город, уже вообще не должна существовать. Вся та промышленная основа, под которую город был создан, разросся и накопил население, уже не существует. А новая система не создана. И выхода два: либо город должен рухнуть, либо под существующее население должна быть построена новая экономическая система.
Мы имеем общество более развитое, чем та экономика, которая у нас функционирует. Экономика «нефтяной трубы» просто не может поддерживать то количество образованных людей, и просто физического населения, которое есть в стране. Процветающие нефтяные страны имеют очень маленькое население, нефтяной ресурс не может обеспечить функционирование крупного общества. Ведь дело не в том, какое количество денег эта нефть дает, а в том, сколько рабочих мест создается вокруг этой отрасли. Это относится ко всей энергетике в целом.
Если же в среднесрочной перспективе никаких драматических проблем не возникнет (а поиск их решения заставляет думать), то будет продолжаться деградация, несмотря на очаги экономического роста. В итоге либо все будет тихо разваливаться, либо мы получим гораздо более масштабные проблемы, уже без позитивного выхода.
Есть мнение, что Римская империя пала не столько из-за нашествий варваров, сколько из-за распада хозяйственных связей. Уже после раздела империи общество просуществовало инерционно еще лет 30-40, и тут варвары обнаружили, что цивилизация рушится. Сейчас российское общество и экономика похожи на то, что представляло собой пространство Римской империи лет через 15-20 после её распада. Кажется, что худшее - позади. Но так только кажется. Нефтяные деньги позволили нам, во-первых, продлить агонию, во-вторых, создать несколько очагов роста. Например, автомобилестроение. Очевидный и впечатляющий рост. Но эти очаги имеют очень узкий плацдарм, так как ограничены покупательской способностью среднего класса. Возникла иллюзия экономического процветания. Сюда же относится частичное восстановление межхозяйственных связей, но оно тоже идет очень медленно.
Глобальные кризисы, наверно, тоже могут повлиять на ситуацию…
Да, могут возникнуть какие-то проблемы с международной валютной системой. Может произойти падение производства в мировом масштабе. Что-то подобное Великой депрессии. Неизвестно, что будет с финансовыми запасами, с нашим Стабфондом, значительная часть средств которого вложена в американские ценные бумаги, а они сейчас обесцениваются. Но самое главное, неизвестно, что будет с мировой системой, если начнутся социальные потрясения, о которых почти никто не говорит и не пытается прогнозировать? А ведь социальные потрясения в западном мире более чем возможны: события, происходящие во Франции с 1995 года, говорят о том, что страна находится на грани очень серьезных социальных катаклизмов. Они не происходят пока, потому что европейское общество очень взаимосвязано. Процессы во Франции не развернутся в полной мере, пока нечто аналогичное не начнет происходить в Германии, Италии, Англии. В Германии социальное напряжение тоже будет возрастать, и мы можем получить серьезный кризис в размерах Евросоюза. Чем он закончится? Сохранится ли Евросоюз? Мы не знаем. Мы можем не столько гадать, сколько желать.