Марксизм: не рекомендовано для обучения
Шрифт:
На ранних этапах происходит прямое изъятие прибавочного продукта из захваченных стран, позднее в дело идет «неэквивалентный обмен», эксплуатация сырьевых ресурсов, финансовая кабала. Но это лишь частные случаи, внешние формы, за которыми скрывается всегда одна и та же суть: периферия обслуживает накопление капитала в центре. В наиболее развитых странах периферии мы видим уже просто бегство капитала. Власти и либеральные экономисты объясняют это плохими порядками, недостаточно либеральной системой. Но чем более либеральной становится система, тем больше капитала уходит. Всякий раз, когда принимаются меры, чтобы стимулировать приток иностранных инвестиций, одновременно создаются гарантии для вывоза капиталов (кто же станет ввозить деньги, если потом их нельзя будет вывезти). В итоге любые меры по привлечению капитала одновременно облегчают и стимулируют его бегство. А бежит капитал
De-linking
Страны периферии вот здесь должны конкурировать за инвестиции. Уход денег является стихийным и естественным процессом. Успеха в развитии достигают лишь те, кто создал собственный внутренний механизм накопления, который способен, в той или иной мере, быть автономным или независимым от мировых центров. Самир Амин называет это словом de-linking, то есть отключение, разрыв.
Вот почему такое значение имел для стран «периферии» государственный сектор (не только в странах с левыми режимами, но и в Боливии, Индии, Турции). Ресурсы госсектора не вывозились, они накапливались внутри страны. Вот почему западные финансовые институты изо всех сил старались в 1980-е годы все государственные предприятия на «периферии» приватизировать - тем самым их ресурсы включались в глобальный процесс накопления.
Южная Корея, например, сумела стать черной дырой для международных финансовых процессов. Частные компании, «чеболы», до известной степени играли здесь ту же роль, что и государственный сектор в других странах. Они были тесно связаны с правительством. Так продолжалось до конца 1990 годов, когда западные финансовые институты все же сумели - после завершения «холодной войны» - подчинить Корею своей дисциплине. Отчасти это было связано с тем, что корейские корпорации сами стали транснациональными и были заинтересованы в западных финансовых рынках. Бурный рост корейской экономики тут же прекратился.
Другой пример - это Советский Союз. Мы отгородились от миросистемы «железным занавесом» и Берлинской стеной. На определенном этапе именно поэтому СССР достиг грандиозных успехов. Но в какой-то момент обнаруживается, что политика изоляции имеет свои пределы. После краха СССР начинается так называемая глобализация - вакханалия мирового финансового капитала, который достигает небывалых размеров глобальной концентрации и эксплуатирует ресурсы человечества в немыслимых прежде масштабах.
Конечно, деньги из центра часто возвращаются опять на периферию. Это уже не стихийный переток, а осознанные инвестиционные решения, направленные на получение прибыли, освоение ресурсов - опять же в интересах накопления и, следовательно, в интересах «центра». Страны периферии конкурируют между собой по отношению к финансовому центру, чтобы привлечь инвестиции, стараясь создать как можно более выгодные условия для размещения иностранных вложений. А это еще больше усиливает глобальную тенденцию перераспределения в пользу центра. Несколько стран-лидеров на периферии получают больше, чем отдают. Но количество таких призовых мест ограниченно, иначе система просто не могла бы нормально функционировать. Успех немногих обеспечивается поражением подавляющего большинства. Потому в масштабах мировой экономики страны периферии являются нетто-экспортерами капитала. Периферия всегда в целом отдает больше, чем получает. Это в конечном счете является важнейшим фактором формирования мирового финансового рынка. Мировое распределение труда тоже формируется в значительной мере исходя из вот этих инвестиционных процессов. Важно не то, где удобнее тот или иной товар производить, а то, где существуют лучшие условия для накопления капитала. Не страны выбирают производства, которые им нужны, а компании находят государства, которые, с их точки зрения, «инвестиционно эффективны». Например, у вас есть месторождения каких-то полезных ископаемых, но вы не можете их развивать, ибо нет капитала. А с другой стороны, капитал может быть привлечен, месторождения будут освоены, но на таких условиях, что почти все выгоды достанутся внешним инвесторам, а для развития других отраслей в экономике страны это производство не даст ничего.
Именно так потерпела неудачу идеология национального развития. Потерпела, до известной степени, неудачу и идеология некапиталистического пути. Страны, пытавшиеся осуществить de-linking, столкнулись с противоречием. Перед ними оказался выбор: либо отключение от мировой системы, которое приводит к изоляции, либо «открытие экономики», что на практике означает подчинение данной страны логике внешней эксплуатации. Попытки наладить коллективные действия и солидарность между странами периферии до сих пор терпели поражение. С одной стороны, местные элиты, даже прогрессивные, были слишком тесно связаны с элитами Запада, соперничали между собой. А с другой стороны, успешный вызов системе можно бросить, только рассчитывая на поддержку трудящихся, причем не только в своей стране, но и на мировом уровне, опираясь на солидарность западных низов. Элиты стран периферии боясь массового движения, не хотели рисковать своей властью. А солидарность трудящихся Запада и «третьего мира» была реальной, но ограниченной: «рабочая аристократия» Запада боялась потерять свое потребительское благополучие. Далеко не все западные трудящиеся в 1960-1970-е годы представляли собой «рабочую аристократию», но господствовала все же идеология потребления.
Кондратьевские циклы
Итак, говоря о капитализме, мы имеем дело не с рядом стран, последовательно и поочередно проходящих одинаковые этапы развития, а некую целостную систему. Эта система сталкивается с двумя типами противоречий. С одной стороны, это противоречие, порожденное способом производства и очень хорошо описанное в классическом марксизме. Это противоречие между развитием производительных сил и производственными отношениями. Меняется технологический базис общества, структура его производства, за этим следуют перемены в системе управления, механизме социального и политического господства. Но есть и противоречия другого порядка, выявляющиеся скорее на геополитическом и географическом уровнях. Между центром и периферией, между несколькими соперничающими центрами накопления капитала.
С другой стороны, система циклична. Мы видели короткие конъюнктурные циклы, периодически возвращающиеся кризисы перепроизводства, описанные Марксом, мы видели циклы накопления капитала, описанные Розой Люксембург. Но есть еще и так называемые длинные волны, или «большие циклы», открытые русским экономистом Кондратьевым.
Исследования Кондратьева были сделаны в советской России вскоре после революции 1917 года, а потому велись в общем контексте марксистских исследований. Но Кондратьев прежде всего статистик. Он сделал расчеты на основании сведений о динамике цен, собиравшихся в Европе с XVIII века. Первоначально коллеги из Академии наук разгромили его теорию в пух и прах. Но сегодня, когда мы получили гораздо больше данных по истории капиталистической экономики, обнаруживается, что тенденции, выявленные Кондратьевым, подтверждаются.
Мировая экономика начинает фазу роста («А-фазу», или «повышательную фазу»). В ней есть свои спады и подъемы. Но целом «А-фаза» характеризуется кризисами короткими и неглубокими, а периодами экономического подъема длительными и мощными. На определенном этапе, когда проходит от 20 до 40 лет, наступает «Б-фаза» («понижательная», по Кондратьеву). Это фаза, когда спады затяжные, глубокие, подъемы, напротив, короткие, нестабильные. Как правило, в «А-фазе» преобладает дефицит капитала. Инвестиционных возможностей много, капитала все время не хватает, идет погоня за инвестициями, кредитом. Потом в «Б-фазе» рано или поздно наступает кризис перенакопления.
Длину фазы никто не может точно определить. Маркс рассчитал короткие циклы, занимающие от 5 до 9 лет. В «А-фазе» циклы подъема, как правило, длинные, порядка 9 лет, а в «Б-фазе» короткие, кризисы происходят чаще. Здесь анализы Маркса и Кондратьева подтверждают друг друга, иное дело, что Маркс о больших циклах не думает, а Кондратьев считает на периоды 100-150 лет. Но кондратьевские циклы по продолжительности оказываются очень разными, от 20 до 40 лет. Никто точно не определил причины именно таких временных различий. Самый загадочный момент с точки зрения этой теории наблюдался в начале 1990-х годов, когда по всем признакам наступила очередная «А-фаза», но уже в 2001 году глобальная конъюнктура резко пошла вниз. Иными словами, либо очередной кондратьевский цикл, против ожидания, не начался, либо оказался беспрецедентно коротким.
Сейчас о «больших циклах» любят говорить и либеральные экономисты, и марксисты. Но гораздо более важный вопрос - понять природу этих циклов. Механизм короткого цикла понятен, механизм цикла накопления капитала тоже понятен, а вот механизмы кондратьевского цикла остаются достаточно неясными. Дело в том, что эти циклы комплексные. В них работает целый ряд факторов, и эти циклы как бы обобщают более короткие, более частные циклы. Почему вообще происходит перелом от «А-фазы» к «Б-фазе», а затем к А-фазе» следующего цикла? Кондратьев замечает, что перелом сопровождается военно-политическими и революционными потрясениями.