Марксизм: не рекомендовано для обучения
Шрифт:
Другое дело, что Маркс прекрасно понимает: частная собственность не может быть ликвидирована вся и сразу, единовременно. То же относится и к рыночным отношениям. Это исторический процесс, который может включать в себя и сосуществование разных форм собственности. Именно поэтому Маркс, когда говорит о будущем обществе, употребляет два термина - «социализм» и «коммунизм». Социалистическое общество - это то, что возникнет в результате революции, то, что вырастает из капитализма. Оно не может не сохранять многих черт, роднящих его с предшествующей эпохой. Когда мы говорили, что рынок или даже какие-то формы частного предпринимательства могут пережить капитализм, это вполне соотносится с представлениями
Что касается коммунизма, то о нем автор «Капитала» говорит крайне скупо. Получится то, что получится. Общество должно начать развиваться на новых основаниях.
Четко предсказать можно лишь первые шаги, необходимые, чтобы изменить логику развития, правила игры. Именно поэтому в том же «Коммунистическом манифесте» говорится о том, что победивший пролетариат должен национализировать определенные отрасли, а не всю экономику в целом. Позднее Ленин сформулировал это в знаменитых словах про «командные высоты».
Но о чем конкретно идет речь? Можно составить определенный список, но с течением времени он будет меняться. Вопрос не в том, сколько и каких компаний надо национализировать в первую очередь, а в том, какова цель преобразований. А она определена достаточно четко. Экономика, ориентированная на прибыли и частный интерес, должна быть заменена системой, в которой общество само, демократически определяет приоритеты развития.
Наша либеральная интеллигенция обожала повторять фразу из «Собачьего сердца» Михаила Булгакова: мол, хотят все взять и поделить. Но ведь это как раз к марксистской социалистической программе никакого отношения не имеет. Одно дело - «взять»… но про «поделить» не может быть и речи. «Взять и поделить» - это как раз суть мелкобуржуазного отношения к собственности, даже буржуазного. «Брали и делили» в России ельцинских времен, когда за несколько лет умудрились «распилить» народное достояние, создававшееся десятилетиями. Суть марксистского социализма в том, что прибавочный продукт, который раньше поступал в распоряжение частного капитала, использовался в соответствии с частным интересом, должен стать непосредственно общественным продуктом, использоваться в интересах всего общества и под демократическим контролем.
Другая проблема - как общество в целом будет этот прибавочный продукт использовать, как оно сможет демократическим путем принимать решения? Куда направить средства, что с ними делать дальше? Тут Маркс молчит. Ведь это уже не только теоретический, но и практический вопрос.
Победивший пролетариат, экспроприировав крупный капитал, создаст собственное государство, собственную демократию. В том, что это будет именно демократия, у Маркса нет никакого сомнения, ибо пролетариат, самый многочисленный общественный класс, иным способом просто не сможет организоваться. Революционная власть и возьмется за решение всех проблем, связанных с формированием новых производственных отношений, будет, порой методом проб и ошибок, вырабатывать правила новой экономической организации.
Дьявол, как говорят англичане, прячется в деталях. Вопросы, оставшиеся без ответа в теоретических трудах Mapкса, оказывались в центре дискуссий и политической борьбы ранних пролетарских революций. Автор «Капитала» в очередной раз оказался прав: практика революций позволила прояснить суть проблемы, сделала их конкретными, положив конец утопическим надеждам на простые решения. Но, увы, эта практика далеко не всегда была успешной. Эти найденные ответы далеко не всегда оказывались успешными. Революции не только побеждали, но и проигрывали. Причем победы то и дело оборачивались трагическими поражениями.
Маркс застал лишь одну пролетарскую революцию - Парижскую коммуну. В ней он увидел прообраз будущего социалистического государства, открытой демократической системы, основанной на прямом участии граждан в управлении республикой. Коммуна была терпима и благородна. Увы, это лишь приблизило ее гибель. Главные события были впереди. Вопрос о том, как будет организована и как будет функционировать революционная власть трудящихся, остается открытым - до тех пор пока политический опыт рабочего движения не даст достаточного материала для теории.
На этом классический марксизм заканчивается, потому что, во-первых, умирает Маркс, умирает Энгельс, а во-вторых, наступает время массовых рабочих партий, идеологию которых формирует поколение эпигонов в лице Карла Каутского, Эдуарда Бернштейна, Г.В. Плеханова и их учеников, которые очень хорошо прочитали, но не всегда поняли то, что написали Маркс и Энгельс.
Эпигоны и новаторы
Надо признать, что эпигоны были исторически необходимы для массового распространения марксистских идей в обществе. Понятно, что школьный учитель литературы, например, не обязательно должен быть Гоголем. Ему достаточно прочитать Гоголя и более или менее понятно и доходчиво изложить детям содержание «Вечеров на хуторе близ Диканьки» или «Ревизора». Но беда в том, что процесс на этом не останавливается. Сначала приходят люди, которые прочитали произведения и изложили их содержание детям, а через некоторое время получаем детей, которые выросли, так и не прочитав сами книги, но лишь заучили школьные изложения, и начинают это пересказывать своим детям и т. д.
Это закономерная тенденция. Массовое распространение любой идеи сопровождается примитивизацией в грандиозных масштабах. Рубеж XIX и XX веков внешне можно считать временем невероятного успеха марксизма. Повсюду возникают рабочие партии, принимающие идеи Маркса в качестве основы своей программы и идеологии. «Капитал» переводится на множество языков. Повсюду издаются популярные брошюры, излагающие взгляды великого философа. Профессорские кафедры, ранее высокомерно игнорировавшие его труды, теперь требуют от молодого поколения знакомства с ними как необходимого элемента теоретического образования.
Но в то же время уже к концу XIX века мы сталкиваемся с очевидным кризисом марксизма как теоретического инструмента. Теория не может развиваться без дискуссий, без оригинальной мысли. Между тем почти вся марксистская дискуссия того времени свелась либо к пересказу тех или иных тезисов дважды, трижды, четырежды одними и теми же авторами, либо к спорам об интерпретации какого-то отдельного пассажа в «Капитале» и «Манифесте». Причем не сбывайте, что к этому времени далеко не все, что написал Маркс, опубликовано. Строго говоря, все не опубликовано до сих пор. То есть автор «Капитала» уже является признанным классиком, а содержание его идей далеко не полностью ясно. Работы молодого Маркса прочно забыты, а некоторые вообще неизвестны читателю.
В безвестности остаются «Парижские рукописи» («Экономико-философские рукописи 1844 года»). Они были обнародованы лишь в 1932 году и сразу совершили некий переворот в теории. Когда мы говорим про марксизм 1890-х годов, надо помнить, что за его пределами остается целый ряд важнейших идей и текстов. Поэтому, кстати, некоторые идеи и тексты, формально доступные публике, остаются непонятыми. И наоборот, Маркса критикуют за то, что он не уделил внимания тем или иным проблемам, над которыми он на самом деле очень много работал, только про эти работы пока никто не знает.