Мародер
Шрифт:
…Интересно, почему бы это? Не успели еще одичать, что ли? Да нет, с законопослушностью все нормально уже, продуктовые-то вон как быстро разнесли. Двинулся в сторону ЖЭКа, по ассоциации: дворники, метлы… Ломы. У почтамта стояло где-то с десяток хмурых мужиков среднего возраста, некоторые были смутно знакомы – видимо, живут совсем рядом, успели примелькаться. Одного даже видел у хлебного. Подошел, покурили. Ничего нового узнать не удалось – мужиков несло на патриотические темы, а что заводоуправление на казарменном положении, КГБейка [16] – ну так это и раньше знал. И что свет у них есть – чего удивительного, в таких заведениях генераторы положено иметь. Гаражи бомбят, владельцы их ночью охранять ходят – тоже понятно, как же иначе. Там и тачки, и бензин, и ларечники товар хранят. О! А не наведаться ли мне к нашему табачному олигарху? А то разбомбят его, и че я курить буду? Писю? Нетушки. Надо быстрее, может, хоть пару блоков удастся урвать. Что-то кажется мне, что курево еще не скоро в продаже появится, а гараж его удобно так стоит, на отшибе… Блин, опять-таки лом или еще что
16
Управления некоторых оборонных предприятий, равно как и силовые структуры, при исполнении мобплана по ЧС ограничивают передвижение своих сотрудников. Применение устаревшего названия спецслужбы обусловлено местными особенностями разговорного русского.
Бредя по вечерней Тридцатке, Ахмет не узнавал свой город. Не в смысле темных окон – к этому он почему-то очень быстро успел привыкнуть; дело было совсем в другом. По городу пошла движуха – народ потихоньку начал экспроприировать, сдуру мели все, что под руку попадалось… Днем, видимо, бомбить стесняются. Пока еще. Ничего, это ненадолго, магазины разбомбили – и никому ниче не было. Сечас осознают, и начне-е-ется. Добравшись, наконец, до заветного гаража, Ахмет насмотрелся такого, что в нетронутость гаража с табаком не верил уже совершенно. Однако тот стоял, белея в сгустившихся сумерках жестянкой номера. Поковырявшись новым гвоздодером, Ахмет убедился в бесполезности дилетантского подхода. Нет, все же с Новым было куда лучше – прежний Ахметзянов потоптался бы перед насмешливо молчащими воротами и поплелся бы восвояси. А у Нового пошел совсем иной коленкор: Не хочешь? Да без проблем! Постой-ка здесь минутку… Правда, с минуткой погорячился – запримеченный перед проходной ЗЭМа грузовик оказался слитым досуха. Так что пока нашлась сиська из-под пива и донорский автомобиль, прошло около часа. На поиск и доставку троса еще час; хорошо, что рядом, во дворе Энергопрома, стоял автокран. И вот, “…я снова здесь, я в бархатных штанах…”, у гаража затормозил мстительно ухмыляющийся Ахмет на грозно рычащем танке модели ЗиЛ-131. Дернул ворота – и малость обомлел. В гараже было чуть больше, чем пара блоков. Забил все – и будку, и даже кабину, добрался до дому без просшествий, с небольшим крюком, заодно забрав лекарства… Странно, почему их никто не нашел? Аптекой от будки на километр воняло… Блин, да че это я? Удача прет, а я еще сижу умничаю! Не нашли – значит, не судьба. Я вот нашел – значит, опять же судьба. Сдал жопой впритык к окну в комнату, забежал, вытащил нераспашные средние рамы. Убегая обратно на улицу, крикнул жене, перепугавшейся лезущего в окно грузовика:
– А теперь – быстро! Если кто заметит, нас с тобой завтра зарежут к ебени матери! От окна откидывай!
Но быстро не получилось, заканчивая, Ахмет замечал краем глаза вздрагивающие шторы и в своем, и в соседнем доме… У, суки, просекли. Лишь бы не дошло, что притащил. Тогда пиздец без вариантов. Все, последняя. Так, зилок еще. Куда бы его… А! Вот и мостки получатся, теперь не у берега мутную хрень набирать… Загнав зил в воду, вернулся – жить уже было просто негде, квартира забита полностью. А как воняло… Смешанный едкий дух табака и медикаментов выжил супругов из комнаты, и спать пришлось на кухне, с открытой форточкой и собранным ружьем.
Привезя тогда домой табак, Ахмет привез не только свой счастливый билет, как выяснилось позже, но и страх. Даже не страх, а Страх. Оказалось, что раньше он и понятия не имел, как можно так бояться – постоянно, не расслабляясь ни на минуту. Каждый шум во дворе бил его поддых, внутри все окатывало жгучей ледяной волной; просидев в обнимку со своим ижаком весь следующий день, к ночи взял-таки себя в руки.
…Не, херня все это. Придут, ствол наставят – и че? Дома держать все это – лажа. Надо б нычку соорудить… Ахмет нимало не сомневался, что и придут, и наставят. Вопрос времени… И чтоб баба не знала. А то бабу расколоть – говно вопрос. Так, буду приносить по чуть-чуть… Казалось бы пустячный вопрос вырастал по мере обдумывания в нешуточную проблему. И впрямь – как можно спрятать немалый объем лекарств, табака и продуктов, чтоб и условия подходили, и не примелькаться кому не надо, не подставить запас какому-нибудь ушлому гаду… По всему выходило, что нычку надо делать рядом с жильем, иначе шансы воспользоваться ею самому превращались в абстракцию… Тады так. Пробить пол в подвал и весь отсек под нашим подъездом отрезать от входа. Этим решатся почти все геморрои. Ага, а какие тогда предвидятся? Первое, да и главное. Соседи Тридцать четвертая отпадает, ее сдавали, пустая стоит. Надо, кстати, подождать, и, если че, стену в нее сломать – с БТИ уже не придут, хе-хе… Так, тридцать пятая… Хохол наверняка ломанется к своим в Хохляндию. С одной стороны жаль, вдвоем отмахиваться легче, мужик он нормальный, вроде. Для хохла, ессно. С другой – сало скоро будет дефицитом, а оно хохлам подороже семейника; опять же – двое пацанок у него. Вот и думай… Не, все к лучшему. Если уехал…
– Спишь, нет?
– Уснешь тут. Вонища такая, да еще ты куришь все время.
– Ты Любкиного когда видала последний раз? И вообще, видно их последнее время?
– Не, че-то как все это началось, так и не видно. А че тебе с нее надо?
– Ты это, как увидишь – поговори там, туда-сюда, ну че они делать-то собираются и вообще. Поняла?
– Так, может, я зайду просто?
– Не, специально не ходи, лучше при случае. А эта, ебнутая бабка-то, напротив?
– Нина Егоровна? Она сказала уже, что к дочке уйдет. Мы с ней разговаривали. Дочь же ты знаешь ее, зять еще на белой иномарке, приезжают-то к ней?
– А, ниссан этот белый, под кухонным окном нашим ставит все время?
– Ну да, они на ДОКе где-то живут, на Матросова, что ли. Мальчишка ихний в армии, вдвоем остались. Хорошо, Егоровне хоть есть где…
– Ладно, не трещи, тебя не переслушаешь. Спи давай.
Выше жили синяки, вся площадка второго, на третьем – один мужик с семьей нормальный, Витек, остальные тоже не разбери-поймешь. То ли синие, то ли нарики какие. Четвертый – семья приличная тоже одна, на зеленой старой двенашке ездят, две хаты сдаются, и еще одна – там вообще непонятно кто… ну, в принципе, никто особой угрозы не представляет. Витек разве с третьего – но нам именно с ним и надо кучковаться. Да, с ним, сам Бог велел. Алкашня если рыло подымет – я их заземлю влегкую. Да чего там – выгоню на хер, и весь базар. Хотя их так и так выгонять, не хуй здесь…
Раздумья о соседях привели его к ряду интересных выводов, надо сказать, впоследствии полностью подтвердившихся. Во-первых, соседей иметь не стоит. Ничем, кроме неприятностей, это не грозит. Если б он не успел затариться в первые дни неразберихи, то взаимодействие с окружающими было бы единственным способом как-то прожить, однако в его ситуации куда разумней было сохранять дистанцию. Во-вторых, отсутствие соседей сейчас еще неактуально. Ахмет совершенно справедливо предполагал, что люди без власти жить не могут – и обязательно найдутся умники, желающие извлечь из этого выгоду, на выходе в таких случаях обычно получается махновщина и беспредел. Не питая иллюзий по поводу рода людского, он представлял себе, чем и как занимаются голодные, и главное – почуявшие безнаказанность люди, собравшиеся в стаю… Одному пока жить не стоит, обязательно должна быть толпа, в которой можно затеряться: сейчас должно начаться время, когда все легкие на подъем, агрессивные и подвижные будут мочить друг друга. Это время надо тихо-тихо пересидеть, чем незаметнее – тем больше шансов. Если привяжутся – отмахаться не получится, что такое мой ижак против десятка. Да у них наверняка будет и что-нибудь посуровее. Не, пускать, и отдавать все, что на тот момент будет в хате, и еще не вякать при этом. Вот потом, когда они друг друга переколбасят – тогда и посмотрим. А пока – тариться всем, что еще плохо лежит.
К вечеру во дворе увязывалось уже машин двадцать. Уложившись, многие остались охранять свое добро – с темнотой появился один костер, потом сразу несколько. Выглядело это как-то по-степному диковато: среди ночи, посреди городского квартала мечутся по трепещущим багровым стенам домов длинные тени, звенит посуда, бегают визжащие дети – цыганский табор да и только. Именно эти костры посередь двора окончательно, на уровне ощущений, убедили Ахметзянова, что городскому, и даже шире – цивилизованному образу жизни пришел конец.
Естественно, уснуть не удалось: когда бесившихся детей наконец загнали спать, начались пьяные вопли – некоторым захотелось отметить крушение жизненного уклада. Нажравшиеся “беженцы” передали эстафету моторам, некоторые машины завелись еще затемно. Перед рассветом Ахмет понял – поспать не дадут; и отправился к одному из трех городских КПП [17] , обращенному в сторону городка Хасли – там, по слухам, копилась толпа желающих стать “беженцами”. Он не пытался четко сформулировать, что же именно идет выяснять: оценить ли количество покидающих Тридцатку, или, может, посмотреть на то, как будут вести себя военные – его гнало вперед желание, что называется, “быть в курсе”.
17
КПП – контрольно-пропускной пункт, через который жители городов, имеющих статус ЗАТО(закрытое административно-территориальное образование) въезжают и выезжают из города по специальным документам.
Вереница машин, просевших под навьюченными тюками, началась еще до шестнадцатой фазанки. Сначала в два ряда, затем вся дорога превращалась в хаотичное скопище автомобилей. В самом хвосте очереди никто не выходил, а вот чем дальше – тем больше народу, отсидев задницу, выходило и толклось между машинами. Многим приперли двери соседние машины, и люди ругались. Ахмету не понравилось, как ругаются – в некоторых интонациях отчетливо слышалась не обычная для травоядных горожан нахрапистость, уверенная, что за базар никто не подтянет, а тихое, опасное шипение готовности к убийству. Добравшись до разнесенного магазина между заправкой и последними домами, Ахмет накинул капюшон надетой им молодежной курточки, отчего-то прозванной в честь зеркала русской революции. Ему не хотелось узнаваний, разговоров и прочих помех; как давно было им подмечено, больше всего можно понять, когда безмолвно скользишь между людьми, изгнав из головы мысли и превратившись в губку, отрешенно впитывающую все подряд. Такой губкой Он успешно добрался до площадки перед самым КПП, где бурлило настоящее море с островами пожитков на крышах автомобилей. Над толкучкой висело почти видимое облако нетерпения, гомона множества голосов, изредка прорезаемого истеричными взвизгами ссорящихся баб, страха, дыма костров; порой ветер доносил смрад от импровизированных полевых сортиров за рекламными щитами и в редких кустах поодаль. Видимо, толпа у КПП копилась со вчерашнего вечера, пытающиеся уехать жили прямо в машинах, ожидая открытия ворот.