Мародеры
Шрифт:
— Все нормально? — спросил он.
— Работаю.
Он покосился на черную дыру, поднял бровь и двинулся ко мне. Похоже, он заметил безумие в моих глазах, и это заставило его на секунду коснуться своего пояса, где был спрятан пистолет.
— Ну и погром ты учинил.
— Мне тут не понравилось.
— А нож? — спросил он.
— Нож нравится.
Он умолк, не сводя с меня глаз, и в это время где-то в доме что-то разбилось.
— Сваливаем, — сказал он.
Я повернулся к темному коридору, ведущему в гараж, и пошел туда. Опять грохот. Я остановился.
— Пора, — сказал Дэнни.
Я снова пошел дальше, вытянув тесак перед собой, не очень
— Дай ключи, — сказал Дэнни. — Я сваливаю.
Я достиг двери.
— Ключи!
Я взялся за ручку, потянул и с удивлением услышал, что Дэнни идет за мной, бормоча: «Ну мудак. Ну мудак».
Я повернул голову и увидел, как он вытаскивает из-под рубашки пистолет. Он посмотрел на него, слегка растерянно, потом направил на дверь. Пистолет дрожал, но Дэнни не опускал его, вынужденный быть тем, кем он всегда хотел быть.
— Ладно, — сказал он. — Давай.
Я надеялся, что оно — там, за дверью, — будет сопротивляться и заставит меня сделать то, на что я сам никогда бы не отважился. Опять треск, точно оно бросалось на стены. Я сжал тесак, а Дэнни постарался унять дрожь.
— Я еще ни разу не стрелял, — сказал он.
— Это просто, — сказал я. — Целишься и стреляешь. Ты сможешь.
— Да, — сказал он, качая головой, словно не верил сам себе. — Я смогу.
Я толчком распахнул дверь и вошел в домашнюю прачечную, где из-за сушилки на меня уставились два моргающих черных глаза. Это был темно-рыжий чихуахуа, съежившийся в комок, дрожащий почти так же сильно, как Дэнни.
— Трикси, — сказал я.
Отступив вбок, я освободил проход своему другу. Все еще держа пистолет прямо перед собой, Дэнни шагнул вперед и навел его на Трикси.
— Уроды, — сказал он.
Он проводил собаку пистолетом, когда она встала и подошла к своей миске — пустой. Она гавкнула раз, другой, а потом прыгнула, врезавшись в стиральную машину.
— Бекки и Брэндон тебя бросили, — сказал я.
Она прыгнула опять, потом опять, и пистолет Дэнни подпрыгивал вместе с ней.
— Эту туда же, — сказал я.
Дэнни поглядел на меня и, улыбнувшись, спрятал пистолет.
— Валяй, — сказал он. — Работай.
Я уронил тесак на сушилку и поймал Трикси, когда она прыгнула снова. Она ткнулась в меня носом и лизнула мне руку в благодарность за то, что наконец покидает свою тюрьму. Я вышел, гладя ее по маленькой головке, и Дэнни двинулся следом, подзуживая меня.
— Давай, кидай, — сказал он. — Или подбрось, а я ее туда ногой забью, как мяч.
— Хочешь в дырку, Трикси?
Трикси тявкнула, посмотрела на меня, повиляла хвостиком.
— Хорошая девочка.
— Давай, кидай эту сучку.
Дэнни выхватил у меня фонарь и поднял его вместе со своим, высветив ими дырку, как прожекторами. Трикси залаяла, пытаясь вырваться.
— Чует, сучка, — сказал Дэнни.
Я сжал ее грудную клетку, почувствовав, какая она маленькая.
— Или запихни ее туда, — сказал Дэнни. — Засунь, и все.
Но это было бы слишком легко. Они найдут свою собаку и залатают дыру, а детям скажут, что она умерла незаметно, во сне. Исчезновение же повлечет за собой долгие утомительные поиски — объявления на столбах, телефонные звонки, молитвы. Малыш Брэндон будет колесить по всему району на велосипеде, крича Трикси-Трикси-Трикси, теряя надежду, умнея, взрослея. Бекки будет плакать и вплетать мучающие ее кошмары в свои рисунки. Трикси, пронзенная рогом единорога. Трикси, задушенная подсолнухами, ее розовое сердечко вырвано из груди.
— Кидай, — сказал
Я поднял пустой мешок, который валялся у моих ног, и кинул Трикси туда.
— У тебя новая семья, — сказал я, глядя в ее черные глаза.
Если бы я знал, что случится дальше, я ехал бы два дня без передышки. Если б я знал, что завтра ураган превратится в чудовище пятой категории, я бы поехал. Если б я знал, как ненадежны дамбы, знал, что они развалятся еще до того, как ураган выйдет на берег, — я бы поехал. Я ехал бы и ехал без устали, если бы только знал, что «Катрина» разрушит Новый Орлеан. Я бы остановил машину в самом центре Нижнего Девятого района, опустил стекла и стал ждать, когда поднимется вода. И она бы пришла ко мне, как приходила к другим — тем, кто прятался на чердаках и свешивался с крыш, — поднимаясь все выше и выше. Она поднималась бы в противоход садящемуся солнцу, всползала бы по бокам «короллы», за мной и только за мной. А я бы ждал, откинув спинку кресла, в надежде, что она доберется до меня пораньше. Я закрыл бы глаза и скрестил на груди руки, улыбаясь, а она все поднималась бы, раздирая машину. В конце концов она бы нашла меня, и заплескалась у моих щиколоток, и поползла вверх — все выше, выше и выше. Она обняла бы мои голени и колени, выше, мои бедра и талию, выше, пока не взобралась бы по животу на грудь, где мое сердце билось бы как никогда в жизни. Она поднялась бы по моей шее и заплескалась у подбородка, потом коснулась бы губ. Я стиснул бы зубы, пытаясь спастись, что всегда только мешало. Но я все равно боролся бы, даже когда она залилась бы мне в нос и застлала глаза, выше. Выше. Я затаил бы дух. Я подумал бы о матери. О сестре. О своих бедных племянниках и племянницах. Может быть, даже об отце. Я глотнул бы воздуха, которого уже нет, и снова глотнул бы. И снова. И снова. И все.
Но я ничего не знал и поэтому выехал на шоссе вместе с Дэнни, который сидел рядом и рылся в мешке. Таким счастливым я его еще не видел. Когда он достал пару красных туфель на шпильках, в его голосе зазвучал такой чистый восторг, что мне стало ясно: дай ему две-три мародерские гулянки в год, и у него никогда не возникнет желания покинуть наш район.
— Это маме, — сказал он. Потом сунул туфли обратно в мешок, вытащил оттуда шарф и намотал на шею. Вытащил еще два, как фокусник, и попытался нацепить один на меня.
— Шарфик, — сказал он. — Смотри, сколько.
— Только тронь меня этим шарфом, и я загоню машину в кювет.
Шарфы отправились обратно, а вместо них из мешка появился кусок мыла, который Дэнни стал совать мне под нос.
— Понюхай, — сказал он. — Клевая херня.
Этот идиот спер из чужой ванной обмылок и пытался заставить меня его нюхать. Мой лучший друг воровал мыло, и ему было суждено навсегда остаться моим лучшим другом, хотя при одном взгляде на него меня тошнило. Я был родом оттуда же, откуда и он, и мы возвращались туда же, где нас ждали все остальные.
— Да ты только нюхни, — сказал он.
Обмылок был такой старый, что крошился мне на колени.
— Все бабы от него забалдеют.
Я понюхал эту дрянь только ради того, чтобы он убрал ее у меня из-под носа, но он был прав.
— Супер, — сказал я.
— У меня его столько, что на всех хватит.
Дэнни продолжал соваться в мешок и снова начал вынимать оттуда мыло, кусок за куском — он швырял их на заднее сиденье, где в полном ужасе металась Трикси. Приторный аромат в салоне становился все гуще и, возможно, напомнил ей хозяина, потому что она принялась лаять. А мыло все летело, и Дэнни все по вторял: «Дизайнерское».