Шрифт:
Глава 1
Я в полной заднице.
Это абсолютно взвешенное мнение.
В заднице.
Первые шесть дней из двух месяцев, обещавших стать самыми значительными в жизни, обернулись кошмаром.
Даже не знаю, прочтёт ли кто-нибудь эти строки. Думаю, в конце концов мои записи всё же найдут. Может, лет через сто.
Ну, для отчёта… На шестые сутки я не погиб. Определённо, наша команда сочла меня мёртвым; не могу их винить. Быть может, в мою честь объявят день национального траура, а на моей странице
И, по всей видимости, это окажется правдой. Потому что я наверняка здесь умру. Только позднее, не в шестой день программы, когда все думают, что я уже покойник.
Так, посмотрим… с чего начать?
Программа «Арес». Человечество потянулось к Марсу, чтобы впервые отправить людей на другую планету, раздвинуть границы познания, и так далее — ну, вы знаете… Команда «Ареса-1» сделала дело и вернулась героями. Они получили парады в свою честь, славу и любовь всего мира.
Команда «Арес-2» повторила то же самое, в другой точке поверхности Марса. По возвращении они получили крепкое рукопожатие и горячую чашку кофе.
«Арес-3». Ну, это мой полёт. Ладно, ладно — не то, чтобы непосредственно мой. Командиром была Льюис, я был лишь одним из членов команды. Если честно, во всей команде по званию я младше всех. Я мог бы стать командиром лишь в одном случае — если бы остался в одиночестве.
Ну, что тут скажешь? Теперь командир я.
Задаюсь вопросом — найдут ли эти записи до того, как остальная часть команды погибнет от старости? Полагаю, они вернутся на Землю в полном порядке. Ребята, если вы это читаете — вашей вины в этом нет! Вы сделали то, что должны были сделать. На вашем месте я поступил бы так же. Не порицаю вас… и так рад, что вы спаслись!
Думаю, следует объяснить, как работают марсианские исследовательские программы — так, чтобы это понял любой неспециалист, который может это читать. В первую очередь мы на обыкновенном космическом корабле выходим на околоземную орбиту, где переходим на борт «Гермеса». Все миссии «Арес» используют «Гермес», чтобы добраться до Марса и вернуться обратно. Этот корабль по-настоящему большой и стоит кучу денег — так что NASA построило его в единственном экземпляре.
Когда мы на «Гермесе», четыре дополнительных автоматических корабля доставляют нам топливо и припасы, а в это время мы сами готовимся к полёту. Как только всё готово, мы отправляемся к Марсу. Но не очень быстро. Времена мощных ракет на химическом топливе, выходящих на орбиту Марса одним могучим импульсом, прошли.
«Гермес» приводят в движение ионные двигатели. Они с по-настоящему огромной скоростью выбрасывают аргон с кормы, чтобы придать судну крошечное ускорение. Фокус в том, что при этом не нужно большое количество реактивной массы — так что небольшое количество газа (и ядерный реактор для создания нужной мощности) позволяет равномерно ускоряться на пути туда. Удивительно, до каких скоростей можно с крошечным ускорением разогнаться за долгое время.
Я мог бы накормить вас сказками о том, как классно было в пути, но не буду. Нет настроения описывать это сию минуту. Хватит того, что мы добрались до Марса за 124 дня, и при этом друг друга не передушили.
Здесь мы пересели в МСМ («Марсианский спускаемый модуль»), чтобы добраться до поверхности. МСМ, по сути, не что иное, как огромная консервная банка
Теперь мы подходим к самой фишке изучения Марса: откуда у нас здесь всё наше барахло.
В общей сложности четырнадцать беспилотников заранее доставили сюда всё, что нам было нужно для работ на поверхности. Сбросить все контейнеры с припасами постарались в одном районе, и, в общем-то, это удалось. Припасы далеко не столь хрупки, как люди, так что приземлять их можно по-настоящему жёстко. Впрочем, контейнеры всё же имели склонность разлетаться по окрестностям.
Естественно, нас не могли отправить на Марс, пока не убедились, что все припасы успешно добрались до поверхности, а контейнеры целы. От начала до конца, с учётом отправки припасов, одна марсианская программа занимает примерно три года. На деле, припасы для «Ареса-3» уже летели к Марсу, когда команда «Ареса-2» была на обратом пути.
Самым важным из всех присланных заранее единиц оборудования, конечно, был МВМ — «Марсианский взлётный модуль». Именно на нём после всех работ на поверхности нам предстояло вернуться на «Гермес». Посадка МВМ, в отличие от жёстких приземлений прочих припасов, была мягкой. Разумеется, модуль оставался на постоянной связи с Хьюстоном, так что в случае каких-либо неполадок мы бы пролетели мимо планеты и вернулись домой, даже не попытавшись спуститься.
МВМ — хитроумная штука. Модуль включается и путём выверенных химических реакций с марсианской атмосферой из каждого привезённого на Марс килограмма водорода производит тринадцать килограмм ракетного топлива. Однако, процесс неспешен: на заполнение бака уходит двадцать четыре месяца. Потому-то модуль отправляют задолго до нас.
Можете себе представить, как я был разочарован, увидев, что МВМ улетел!
До крайности нелепая череда случайностей привела к тому, что я едва не погиб, и ещё более нелепая — к тому, что я всё-таки выжил.
Программа предполагает работу в условиях песчаной бури с порывами до 150 км/ч. Так что, когда на нас обрушился ветер с порывами до 175 км/ч, беспокойство Хьюстона можно было понять. Все мы нацепили скафандры и сгрудились в сердце Дома, на случай разгерметизации. Но проблемой был не Дом.
МВМ — космический корабль. У него множество хрупких узлов. Он может в какой-то степени противостоять шквальному ветру, но не до бесконечности. Через полтора часа непрекращающегося урагана NASA передало приказ прервать выполнение программы. Никто не хотел останавливать рассчитанную на месяц программу спустя лишь шесть дней, но если бы МВМ оставался под ударами и дальше, мы бы все тут застряли.
Чтобы перейти из Дома в МВМ, нам пришлось выйти в песчаную бурю. Это было рискованно, но какой у нас был выбор?
Справились все, кроме меня.
Наша главная тарелка связи, передающая сигналы с Дома на «Гермес», сработала наподобие парашюта. Её сорвало с основания и увлекло потоком ветра. На своём пути она обрушилась на принимающие антенны. Одна из этих длинных тонких антенн, в свою очередь, пронзила меня остриём. Оно, словно пуля масло, пробило мой скафандр, — и когда воткнулось в бок, я почувствовал сильнейшую боль в жизни. Смутно помню, как ветер выбил меня (вырвался из меня, лучше сказать), а уши резко и больно сдавило: давление в костюме упало.