Марсианские хроники
Шрифт:
– Снаряжайте вашу лавку, - сказал голос. В воздухе мелькнула рука в алмазной перчатке.
– Готовьте яства, готовьте угощение, готовьте чужеземные вина ибо нынешняя ночь - поистине великая ночь!
– Стало быть, - заговорил Сэм, - вы разрешите мне остаться здесь?
– Да.
– Вы на меня не сердитесь?
Маска была сурова и жестка, бесстрастна и слепа.
– Готовьте свое кормилище, - тихо сказал голос.
– И возьмите вот это.
– Что это?
Сэм уставился на врученный ему свиток из тонкого серебряного листа, по поверхности которого извивались змейки иероглифов.
– Это дарственная на все земли от серебряных гор до голубых холмов, от мертвого моря до далеких долин, где лунный камень и изумруды, - сказал Глава.
– Все м-мое?
– пробормотал Сэм, не веря своим ушам.
– Ваше.
– Сто тысяч квадратных миль?
– Ваши.
– Ты слышала, Эльма?
Эльма сидела на земле, прислонившись спиной к алюминиевой стене сосисочной; глаза ее были закрыты.
– Но почему, с какой стати вы мне дарите все это?
– спросил Сэм, пытаясь заглянуть в металлические прорези глаз.
– Это не все. Вот.
Еще шесть свитков Вслух перечисляются названия, обозначения других земель.
– Но это же половина Марса! Я хозяин половины Марса!
– Сэм стиснул гремучие свитки, тряс ими перед Эльмой, захлебываясь безумным смехом.
– Эльма, ты слышала?
– Слышала, - ответила Эльма, глядя на небо.
Казалось, она что-то разыскивает. Апатия мало-помалу оставляла ее.
– Спасибо, большое спасибо, - сказал Сэм бронзовой маске.
– Это произойдет сегодня ночью, - ответила маска.
– Приготовьтесь.
– Ладно А что это будет - неожиданность какая-нибудь? Ракеты с Земли прилетят раньше объявленного, за месяц до срока? Все десять тысяч ракет с поселенцами, с рудокопами, с рабочими и их женами, сто тысяч человек, как говорили? Вот здорово было бы, правда, Эльма? Видишь, я тебе говорил, говорил, что в этом поселке одной тысячей жителей дело не ограничится. Сюда прилетят еще пятьдесят тысяч, через месяц - еще сто тысяч, а всего к концу года - пять миллионов с Земли! И на самой оживленной магистрали, на пути к рудникам - единственная сосисочная, моя сосисочная!
Маска парила на ветру.
– Мы покидаем вас. Приготовьтесь. Весь этот край остается вам.
В летучем лунном свете древние корабли - металлические лепестки ископаемого цветка, голубые султаны, огромные и бесшумные кобальтовые бабочки - повернули и заскользили по зыбким пескам, и маски все лучились и сияли, пока последний отсвет, последний голубой блик не затерялся среди холмов.
– Эльма, почему они так поступили? Почему не убили меня? Неужто они ничего не знают? Что с ними стряслось? Эльма, ты что-нибудь понимаешь?
– Он потряс ее за плечо.
– Половина Марса - моя!
Она глядела на небо и ожидала чего-то.
– Пошли, - сказал он.
– Надо все приготовить. Кипятить сосиски, подогревать булочки, перечный соус варить, чистить и резать лук, приправы расставить, салфетки разложить в кольцах, и чтобы чистота была - ни единого пятнышка! Эге- гей!
– Он отбил коленце какого-то необузданного танца, высоко вскидывая пятки.
– Я счастлив, парень, счастлив, сэр, - запел он фальшивя.
– Сегодня мой счастливый день!
Он работал, как одержимый: бросил в кипяток сосиски, разрезал булки вдоль, накрошил лук.
– Ты слышала, что сказал тот марсианин - неожиданность, говорит! Тут только одно может быть, Эльма. Эти сто тысяч человек прилетают раньше срока, сегодня ночью прилетают! Представляешь, какой у нас будет наплыв! До поздней ночи будем работать, каждый день, а там ведь еще туристы нахлынут, Эльма! Деньги-то, деньги какие!
Он вышел наружу и посмотрел на небо. Ничего не увидел.
– С минуты на минуту, - произнес он, радостно вдохнув прохладный воздух, потянулся, ударил себя в грудь.
– А-ах!
Эльма молчала. Она чистила картофель для жарки и не сводила глаз с неба.
Прошло полчаса.
– Сэм, - сказала она.
– Вон она. Гляди.
Он поглядел и увидел.
Земля.
Яркая, зеленая, будто камень лучшей огранки, над холмами взошла Земля.
– Старушка Земля, - с нежностью прошептал он.
– Дорогая старушка Земля. Шли сюда, ко мне, своих голодных и изнуренных. Э-э… как там в стихе говорится? Шли ко мне своих голодных. Земля-старушка. Сэм Паркхилл тут как тут, горячие сосиски готовы, соус варится, все блестит. Давай, Земля, присылай ракеты!
Он отошел в сторонку полюбоваться своим детищем. Вот она, сосисочная, как свеженькое яичко на дне мертвого моря, единственный на сотни миль бесплодной пустыни очаг света и тепла. Точно сердце, одиноко бьющееся в исполинском черном теле.
Он даже растрогался, и глаза увлажнились от гордости.
– Тут поневоле смирением проникнешься, - произнес он, вдыхая запах кипящих сосисок, горячих булочек, сливочного масла.
– Подходите, - обратился он к звездам, - покупайте. Кто первый?
– Сэм, - сказала Эльма.
Земля в черном небе вдруг преобразилась.
Она воспламенилась.
Часть ее диска вдруг распалась на миллионы частиц - будто рассыпалась огромная мозаика. С минуту Земля пылала жутким рваным пламенем, увеличившись в размерах раза в три, потом съежилась.
– Что это было?
– Сэм глядел на зеленый огонь в небесах.
– Земля, - ответила Эльма, прижав руки к груди.
– Какая же это Земля, это не может быть Земля! Нет-нет, не Земля! Не может быть.
– Ты хочешь сказать: не могла быть?
– сказала Эльма, смотря на него.
– Теперь это уже не Земля, да, это больше не Земля - ты это хотел сказать?