Марсианское зелье (сборник)
Шрифт:
Удалов-старший вздохнул и ударил сына по носу остреньким жестким кулачком. Нос сразу покраснел, увеличился в размере, и капля крови упала на белую рубашку.
– А я как же? – спросил мальчик, который понял, что штанишки придется отдать.
– Мои возьмешь. – Удалов показал себе под ноги. – Они большие. И трусы снимай.
– Без трусов нельзя, – отказался мальчик.
– Еще захотел? Забыл, как тебе от меня позавчера попало?
Максимка удивился. Позавчера ему ни от кого, кроме отца, не попадало.
Белая
– Из этих брюк мы тебе три пары сделаем, – пообещал подобревший Удалов, натягивая синие штанишки. – А теперь беги. И скажи Ксении, чтоб не беспокоилась. Я вернусь. Ясно?
– Ясно, – ответил Максим, который ничего не понял. Прикрываясь спереди пижамными штанами, он побежал по улице, и его беленькие ягодицы жалобно вздрагивали на бегу, вызывая в отце горькое, сиротливое чувство.
Дежурный лейтенант посмотрел на женщину. Она робко облокотилась о деревянный шаткий барьер. Слезы оставили на щеках искрящиеся под солнечным светом соляные дорожки.
– Сына у меня ограбили, – сказала она. – Только что. И муж скрылся. Удалов. Из ремконторы. Средь бела дня, в сквере.
– Разберемся, – успокоил лейтенант. – Только попрошу по порядку.
– У него рука сломанная, в гипсе, – объяснила женщина.
Она смотрела на лейтенанта требовательно. По соляным руслам струились ручейки слез.
– У кого? – спросил лейтенант.
– У Корнелия. Вот фотокарточка. Я принесла.
Женщина протянула лейтенанту фотографию – любительскую, серую. Там угадывалась она сама в центре. Рядом были полный невыразительный мужчина и мальчик, похожий на него.
– Средь бела дня, – продолжала женщина. – Я как раз к вам собралась, соседи посоветовали. А тут прибегает Максимка, без штанов. Синие такие были, на помочах.
Женщина широким движением сеятеля выбросила на барьер светлые в полоску пижамные штаны.
Лейтенант посмотрел на нее как обреченный.
– Может, напишете? – спросил он. – Все по порядку. Где, кто, что, у кого отнял, кто куда сбежал – только по порядку и не волнуйтесь.
Говоря так, лейтенант подошел к графину с кипяченой водой, налил воды в граненый стакан, дал ей напиться.
Женщина пила, изливая выпитое слезами, писать отказывалась и все норовила рассказать лейтенанту яркие детали, упуская целое, ибо целое ей было уже известно.
Минут через десять лейтенант наконец понял, что два трагических события в жизни семьи Удаловых между собой не связаны. Муж пропал вечером, вернее, ночью; пришел из больницы, сослался на командировку и исчез в пижаме. Сына ограбили утром, только что, в скверике у Параскевы Пятницы, и ограбление было совершено малолетним преступником.
Разобравшись, лейтенант позвонил в больницу.
– Больной Удалов на излечении находится? –
Подождал ответа, поблагодарил. Потом подумал и задал еще вопрос:
– А вы его выписывать не собирались?.. Ах так. Ночью? В двадцать три? Ясно.
Потом обратился к Удаловой.
– Правильно говорите, гражданка, – сказал он ей. – Ушел ваш супруг из больницы. В неизвестном направлении. Медперсонал предполагал, что домой. А вы думаете, что нет?
– Так и думаю, – ответила Удалова. – И еще сына ограбили. Оставили пижаму.
Лейтенант разложил пижамные штаны на столе.
– От взрослого человека, – показал он. – А вы говорите – ребенок.
– Я и сама не понимаю, – согласилась Удалова. – И мальчик такой правдивый. Тихий. Смирный. И штаны с помочами были. Синие. Вот как на этом.
Гражданка Удалова показала на мальчика в синих штанишках, вошедшего тем временем в помещение милиции и робко отпрянувшего к двери при виде Удаловой.
Ксения не узнала своего мужа. Не узнала она и штанов, принадлежавших ранее Максиму, ибо они пришлись Корнелию в самый раз.
– Так вы свою жалобу напишете? – спросил лейтенант.
– Напишу. Все как есть напишу, – сказала Ксения. – Только домой сбегаю и там напишу. Кормить сына надо.
При таком свидетельстве заботы жены о доме Корнелию захотелось плакать слезами раскаяния, но он удержался – не смел обратить на себя внимание.
– Тебе чего, мальчик? – спросил лейтенант, когда Удалова ушла писать заявление и кормить сына.
Удалов, почесывая ладонь, подошел к барьеру. Голова его белым курганчиком возвышалась над деревянными перилами, и ему пришлось стать на цыпочки, чтобы начать разговор с дежурным.
– Не тебе, а вам, – поправил Удалов. Когда себя не видел, как-то забывал о своих истинных размерах.
– Ну, вам, – не стал спорить лейтенант. – Говори, пацан.
– Дело государственной важности, – произнес Удалов и оробел.
– Молодец, – одобрил лейтенант. – Хорошо, когда дети о большом думают. Погляди, старшина, мы в его возрасте только футболом интересовались.
Старшина, сидевший в другом углу, согласился.
– Я поближе хочу, – сказал Удалов. – За барьер.
– Заходи, садись. И начинай, а то у меня дежурство кончается. Домой пора. Жена ждет, понимаешь?
Удалов это понимал. И кивнул сокрушенно.
Мальчик в слишком больших башмаках, завязанных, чтобы не упали, под коленками шнурками, вскарабкался на стул.
Лейтенант смотрел на мальчика с сочувствием. У него детей не было, но он их любил. И хоть дело мальчика касалось какой-нибудь малой несправедливости, обижать его лейтенант не хотел и слушал как взрослого.
– Существует заговор! – начал Удалов. – Я еще не знаю, кто его финансирует. Но может оказаться, что и не марсиане.
– Во дает! – Старшина поднялся со стула и подошел поближе.