Мартлет и Змей
Шрифт:
Было уже около одиннадцати часов дня, когда идти по дороге стало совсем невыносимо. Солнечный свет немилосердно резал глаза, жег раскаленным огнем бледную кожу. Его мутило, к горлу подкатывала тошнота, а в виски будто бы вонзились два кинжала, с каждым мгновением вкручивающиеся в череп все глубже. Лихорадка возвращалась к нему, будто позабывшая что-то дома перед долгой дорогой старая ведьма. А ведь он наивно полагал, что худшее уже позади, что недуг оставил его, что тело, словно бы час за часом поджариваемое на медленном огне, теперь может обрести покой. Но нет, все вернулось… Конечности одеревенели, суставы заплыли, и Дарил продолжал двигаться лишь неимоверным усилием воли. Со стороны это, должно быть, выглядело столь же потешно, как и отвратительно: он дергался всем телом, совершая каждый шаг, будто позабыв, как нужно идти, что для этого требуется сгибать и как становиться. Он походил на плохо выполненную марионетку в руках неумелого фигляра с подагрическими пальцами. Скорее повинуясь звериным инстинктам, которые всегда помогали ему выживать, чем логике и трезвому разуму, превозмогая боль, Дарил
Но время шло… Часы отзывались в душе, и поджидавший его в засаде огненный небесный хищник, устав от своего караула, начал медленно отползать. Тени стали расти и густеть, а воздух постепенно охладел еще сильнее…
Боль отступала, лихорадка вновь заперла за собой двери его сознания и куда-то вышла. В голове в очередной раз начался обдуманный и цельный процесс мышления. Но голод все сильнее терзал его, поэтому, как только стемнело, Дарил выбрался из своего укрытия и вышел на охоту. Он с удовлетворением отметил, что глаза стали прекрасно видеть в темноте, как будто вокруг был день. Ноги, прежде бывшие словно ватными, теперь непривычно мягко ступали по жухлой опавшей листве, в походке неожиданно появились невиданные ранее легкость и грация. Сумерки накрывали его, будто мягким шелковистым плащом. Эх, если бы еще он так не хотел есть… Отныне голод и жажда слились воедино, заглушая все. Ему уже стало казаться, что приступ начинается снова, но здесь уже были совершенно другие ощущения: судорогой свело горло, во рту все пересохло, а в ушах начало звенеть. Дарил с тревогой предчувствовал, что это только начало. А потом его посетило жуткое, но в той же степени и успокаивающее чувство. Как будто что-то завершилось, некий план подошел к логической развязке, и он сам вдруг стал тем, чья жизнь до этого момента напоминает некую книгу в заплечном мешке, которую ты читал совсем недавно, но которую при этом совершенно точно нельзя спутать с собственной историей. Изменение… Трансформа… Третьи сутки пошли после того, как тварь в коридоре Бренхолла попотчевала его своей гнилой кровью… Что-то подсказывало ему, что все: книга былого закрыта, уступая место книге грядущего, которая походит на старый молитвенник, в котором каждый из псалмов – реквием по твоей собственной душе. Дарил заставил себя перестать об этом думать, ведь так недолго и рассудка лишиться – последнего, чем он еще мог похвастаться. Ему казалось, что если он начнет сейчас заниматься самокопанием и заглянет внутрь себя, то не увидит ничего, кроме огромного погоста, где на каждом из надгробий стоит одно и то же имя. Трансформа завершалась. Теперь ему нужна была настоящая свежая кровь, и ему придется ее добыть любым способом. Обманывать себя Дарил не привык: он и раньше не сильно-то отличался высокими моральными ценностями, перерезая глотки во имя короны… ничего не изменится, лишь теперь он будет подставлять под эти самые перерезанные глотки свои губы.
В ту ночь бывшему агенту удалось поймать двух кроликов голыми руками (кто бы знал, откуда взялась подобная ловкость). Он высосал их досуха, оставив лишь сморщенные тушки. Но это лишь немного притупило мучившую его боль. Вампиру требовалось больше, чем кровь животных. К счастью или несчастью, людей в ночном лесу не оказалось, и Дарил заставил себя бежать дальше на юг, подгоняемый жутким голодом…
Ранним утром в широко раскрытые ворота замка Реггер въехал тяжеловооруженный всадник в сопровождении конного оруженосца и двух десятков пеших воинов. Рыцарь был с ног до головы облачен в полный латный доспех, слева к седлу был приторочен тяжелый полуторный меч, а на перевязи красовались длинный кинжал и меч с геральдическими узорами на гарде. Шлем с закрытым забралом новоприбывший держал у локтя правой руки, левая в стальной рукавице сжимала поводья закованного в броню боевого коня в бело-синей попоне, расшитой красными маками. Не отстающий от рыцаря ни на шаг молодой оруженосец, одетый в цвета своего господина, «боролся» с тяжелым боевым копьем с развевающимся флажком наверху, стараясь держать его ровнее, но ветер был явно сильнее юноши. Пешие воины, идущие следом, не обладали ни доспехами, ни вооружением, подобным рыцарскому. Все их облачение – цветная туника, под которой у некоторых проглядывал ржавый стальной нагрудник, и оружие – охотничий лук за спиной да копье в руке, кое у кого на поясе висел еще и кинжал. У одного из крестьян с собой был даже меч, правда, короткий, не чета господскому
Навстречу благородному всаднику вышел сам хозяин замка, кутавшийся в красно-желтый гербовый плащ и при оружии: граф придерживал ладонью великолепный меч с крестовиной гарды и рукоятью в виде трех цветков розы, сходящихся к центру стеблями.
– Уильям, задери тебя медведь! – громогласно поздоровался приезжий рыцарь, слезая с коня. – Я до самых пяток рад видеть тебя в добром здравии, старый пропойца!
– Бертран! Мерзавец! Как всегда, первым явился! – Граф Сноббери подошел ближе и дружески хлопнул старого боевого товарища и верного вассала по плечу. – В следующий раз буду тебя последним оповещать, а не то конец моему погребу – винному клуракану вешаться придется!
– А ты как думал?! – во всю могучую глотку прогремел рыцарь. – Чтобы Бертран де Ланар гостил в замке у Уильяма Сноббери и не попировал как следует? Как там этот несносный болтун Моран? Где ошивается, позвольте узнать, его магическое сиятельство? Отчего не встречает старого друга?!
– Этот Моран, чтоб моль побила его любимую мантию, совсем утратил совесть и еще вчера улепетнул к своему давнему приятелю Штилю, такому же несносному болтуну и утомительному зануде в остроконечной шляпе, – проворчал Сноббери. – Но я не жалуюсь – отдыхаю от его вечных наставлений и нескончаемого трепа. Мы и без него славненько попируем. Ну да ладно… Скольких верных воинов ты привел?
– Со мной мой Марко, – графский вассал кивнул на хмурого парнишку-оруженосца, – и еще двадцать три мерзавца. Все с вооружением – не ахти какое, конечно, но не в латы же моих свиней наряжать! – Рыцарь громко, на весь двор, расхохотался собственной грубой шутке. – А чего будет-то?
– Война, Бертран, – граф не смеялся, – война будет.
– С орками? – радостно хохотнул Ланар. – Давненько мы им соли в глотки не заталкивали!
– Вроде того, – не стал раньше времени раскрывать военных секретов граф.
– Или мертвяки пожаловали? – не унимался рыцарь. – Прошлую-то гулянку, у Дайкана, мы с тобой, помнится, пропустили…
– Не пропустили, а выполняли королевский приказ, – пробурчал Сноббери.
Он и сам злился всякий раз, когда вспоминал о том деле. Магистр ордена Синей Розы Рамон де Трибор, в чей полк они должны были войти, прислал графу весьма пространный приказ выдвигаться в сторону Проклятых. «Встретим на балу у Хедвиги весь Умбрельштад», – писал в своем послании главнокомандующий королевскими войсками. В результате, когда вся армия Лилии и Льва сражалась у стен Восточного Дайкана, Сноббери со своим отрядом бодро маршировал в сторону Умбрельштадской крепости, намереваясь, по всей видимости, взять ее в одиночку. Говорят, когда его величеству доложили о произошедшем, то король поначалу впал в ярость, но затем расхохотался, публично назвав графа Уильяма «своим верным болваном Сноббери». Негодяй же де Трибор утверждал, что попросту не догадался четко расписать графу верное направление. Зная нелюбовь к себе лично со стороны вспыльчивого магистра Таласской Розы, граф Реггерский резонно принял эту его «недогадливость» на свой счет. Недаром Уильяма Сноббери при гортенском дворе теперь иначе как болваном не называют. А виноват-то во всем мерзавец де Трибор, но пойди это сейчас кому докажи. Репутация – штука тонкая.
– Ну да, приказ, как же. В орочью задницу запихать такой приказ, граф! Там ему самое место! – яростно прогремел Бертран.
– На этот раз командую я, – заверил его Сноббери, – и никаких де Триборов…
Дарил бежал через лес, наблюдая, как небо на востоке окрашивается красным рассветным заревом. Пока еще солнечный свет был мягким, но уже через час надо будет вновь искать укрытие. Кровяной голод пульсировал в груди, каждое движение отдавалось жестокой, терзающей судорогой. Понемногу вампир свыкся с ней, насколько это вообще было возможно. То и дело Дарил бросал голодный взгляд на дорогу, петляющую слева. Так он выискивал себе пищу. Сейчас он убил бы родную мать (если, конечно, она у него была, этого вампир не помнил), чтобы утолить свою жажду. Сопротивляться столь сильному порыву казалось просто невозможным.
Внезапно ветер донес до его ноздрей знакомые запахи. Люди! Много людей! Кровавая слюна моментально выделилась во рту и закапала на одежду. Дарил бросился в сторону раздававшихся голосов с удвоенной силой и чуть было не выскочил на открытое место, сгорая от нетерпения, но в последний миг все-таки заставил себя остановиться и осмотреться. И вовремя. На просторной поляне, примыкающей к лесной дороге, расположился крупный военный лагерь. Ткань множества шатров чуть колыхалась на ветру, мокрая от росы. Примерно в центре возвышался флагшток, на нем двуязыкий флаг – вьющий кольца огненный змей, закрывающий серую городскую стену на закатном багряном поле. Бремеры! Отлично, значит, угрызения совести его мучить не будут.
Судя по красному зареву на востоке, времени было около шести часов утра, и лагерь еще спал. Дарил осторожно прокрался вдоль опушки леса, выискивая часовых. Через некоторое время он нашел то, что искал, – нагло храпящего в кустах вояку, беззаботно лежавшего на спине. Тот был облачен в тунику цвета Бремеров, черную с красным, высокие сапоги и какой-никакой доспех. Под головой у воина была самая мягкая из возможных перин: металлический шлем-салад, который он уже достаточно нагрел своей щекой. Брошенная алебарда валялась рядом. Лицо нерадивого солдата выражало полную безмятежность – ему явно снилось нечто более приятное, чем возможный окрик сержанта за наплевательское несение службы. Пригнувшись на всякий случай, Дарил подобрался ближе и мощным движением запихал соне в рот кляп из оторванной полы плаща. Едва не задохнувшийся теалец тут же проснулся и даже что-то замычал, но Дарил уже успел крепко связать ему руки за спиной и проворно потащил отчаянно упиравшуюся жертву в лес.