Маша без медведя
Шрифт:
А вот после вечернего чая нас внезапно (для меня) повезли в театр. Я очень боялась, что не успею довязать шарф до завтра, и поэтому взяла его с собой. Да-да, со всеми этими спицами, мотками пряжи и так далее. Под тенью же.
И правильно сделала! Театр оказался не драматический, а музыкальный, и я совершенно спокойно провязала весь концерт. Это ещё даже полезней вышло, с музыкой-то!
Ездили мы на гимназических автобусах. Их было четыре штуки, по числу отделений, и кроме дежурной классной дамы с каждым отделением ехала горничная, а с младшими — по двое помощниц.
Вернулись мы прямо к ужину, после которого полагалось снова свободное время, и весь вечер я вязала, вязала, вязала… потому что изо всех сил надеялась, что к прогулке придёт кто-нибудь, кто скажет мне, что тот неизвестный мне мальчик всё ещё жив.
ШАРФИК
Гулять в понедельник я пошла со свёртком. Шла и переживала — придёт ли кто-нибудь? И всё тянула Марусю к самым дальним дорожкам, проходящим как можно ближе к чугунной ограде.
— Машенька!
Я увидела тётю Таню и побежала к ней прямо через газон:
— Ну?! Ну как, успели?!
— Успела, успела… — она снова заливалась слезами. — Докторша-то ругалась, говорит: «Чего ещё надумали в больнице!» — так мать на ножку надела, под носочек спрятала.
— Правильно. Главное — не снимать, а если кто снимет — как можно быстрее назад надеть. Не выпускают, говорите, его из больницы?
— Опасно, говорят. Слаб. Да и зараза.
— Ах, если бы выпустили, хоть на часок, да вы бы его сюда привезли! Мне бы хоть за ручку его подержать!
Тётя Таня закусила губу:
— Ох, матушка, не знаю, удастся ли…
— Если получится — лучше бы в воскресенье, так же, часа в два. А уж если не пускают — вот, — я просунула в зазор между чугунными завитками скрученный моточком шарф, — пусть носит. Можно так через шейку, и чтоб на грудку, крестиком завязать, где лёгкие.
— Спасибо! Спасибо! — тётя Таня закланялась. — Как благодарить-то, отдариваться будем?
И в этих словах было что-то, что я поняла: не просто так, она действительно хочет что-то принести взамен. Я вздохнула, предполагая, чем всё это в конце концов закончится. Как бы я ни пряталась.
— Принесите бусин мне. Можно самых простых, стеклянных. Только чтоб гранёные и прозрачные, не мутные.
Тётя Таня выпрямилась и закивала:
— Поняла, матушка!
— Да уж матушкой-то меня не навеличивайте. Маша я. И… сильно про меня не рассказывайте. А то будут сюда за всякой ерундой бегать, с простудами и пальцами отбитыми. Да шарфик прямо сегодня отнесите.
— Сделаю, Машенька, прямо сейчас побегу! А тебе-то, тебе самой что принести? От души?
— Да всё у меня есть. Кормят, одевают. А так… Помолитесь обо мне. И об отце моём, без вести пропавшем. Я всё-таки надеюсь, что он жив…
— Ах, ты, Господи, — тётя Таня перекрестилась, — помолюсь, Маша, и сестре скажу. Зовут-то как?
— Баграр.
— Запомню!
— Вот и спасибо. Ну, идите!
Она заторопилась к трамвайной остановке, качая головой и крестясь.
— Это та женщина, которая вчера прибегала? — спросила Маруся.
— М-гм. Мы с ней в больнице познакомились. Тоже беда у людей…
Я, не знаю зачем, рассказала Марусе историю тёть Таниного племянника. В ответ послушала, что за страшная болезнь такая — туберкулёз. И что не так давно появились лекарства, которые некоторым помогают. Но отчего-то не всем. То ли слишком та болячка в организм уже въелась, то ли сами микробы злее…
Вот оно как, оказывается.
А ещё я раздумывала над тем, что дети — удивительные. Иногда нам кажется, что всё кончено, что от ухода за край их отделяет только невидимая грань, полшажочка… А им, чтобы вернуться, не хватает только правильно приложенной силы. Каждую подобную ситуацию я представляла себе как пробитый воздушный шар. Знаете, такие — с корзинами? Вот он порван и лежит на земле грудой тряпок. Он даже сам себя поднять не способен, сколько ты его не наполняй горячим воздухом или специальным газом — всё как в прорву. Хотя, почему «как»? Именно в прорву. Всё утекает в эту дыру. Но ст о ит на дыру наложить хорошую заплату — и вот он уже снова летит! И не просто летит, а ещё и поднимает приличный груз.
Такие вот аналогии.
ПОНЕДЕЛЬНИЧНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ
Послеобеденными уроками в понедельник стояли два часа рукоделия. Я подумала что глупо будет не воспользоваться моментом, и достала из комода очередной моток шерсти. Если маленький мальчик выживет, у ограды гимназии появятся и другие просящие мамы. Не могут не появиться, как бы я ни просила молчать. Кто-то начнёт расспрашивать, выпытывать. Кому-то из жалости подскажут, сочувствуя горю, подобному собственному пережитому. Я ведь не смогу их выгнать, отвернуться…
Лучше бы мне быть готовой. Пока лишних бусин нет, буду хотя бы вязать.
А вечером, сразу после ужина, когда большинство девочек нашей спальни сидели, отгородившись в своих закутках (мы с Марусей, например, решили почитать), в стойку моей кабинки тихонько постучалась горничная Тома и зашептала:
— Барышня Мухина! К вам женщина приходила. Сказалась кумы вашей сестрой.
Я удивилась до крайности, выглянула и также тихо спросила:
— Выйти?
— Что вы! Не положено сегодня! Она ушла сразу же. Вот, пакетик вам. Гостинцы и там ещё… Не положено, но очень уж просила оставить.
23. ЛЮДИ И СЕМЬИ
БЕЗДЕЛУШКИ И ГОСТИНЦЫ
Все передачи в обязательном порядке проверялись, так что ничего условно опасного или подозрительного в пакете быть не должно было. Но я всё-таки прощупала бумажный свёрток магией. Вроде, фон спокойный. Внутри обнаружились: большой бумажный кулёк, в какие бабульки на рынке насыпают семечки, набитый чем-то твёрденьким, открытка с молящимся ангелом и довольно большая белая жестяная коробка с фотографией россыпи разнообразных цукатов, издалека выглядящих как драгоценные камешки.