Маша и любовь
Шрифт:
Синеглазый и впрямь всякий стыд потерял, сидит и смотрит-смотрит-смотрит… А я бы и хотела набраться наглости, чтобы ответить ему на взгляд, может, и бровь – одну, я умею – вопросительно приподнять, а как-то не выходит. Сижу, смущаюсь, нервничаю и ёрзаю, прямо как подросток. «Ну хватит, не смотри на меня, ну пожалуйста!» – мысленно взмолилась я, а когда осмелилась вновь посмотреть на синеглазого, он смотрел в другую сторону. И почему это меня не обрадовало, я так и не поняла. И на Никитоса больше не оборачивалась, почему-то расхотелось.
Прибытие на планету предполагалось
– Поменяйся со мной!
Вот если бы он сказал «поменяйся, чтобы быть в одной группе со мной», я бы тут же и с радостью. Но нет. Разные группы его, кажется, не волновали, и во мне встрепенулись обида и вредность.
– Зачем? – спросила я, не торопясь, впрочем, выдёргивать свою ладонь.
Ответить он не успел, на нас зашикали соседи, и Никитос вернулся на своё место. А я со вздохом посмотрела на свою руку, ещё помнящую тепло его ладони, и попыталась сосредоточиться на информации о предстоящем путешествии. Но мысли упрямо вертелись вокруг Ника, его прикосновений и его странной просьбы. Кое-что я, правда, всё-таки услышала и запомнила: каждая группа будет ещё несколько раз встречаться до отлёта, и окончательное решение о составе участников будет принято по итогам этих тренингов-тимбилдингов. Прямо это не было сказано, но отчётливо читалось между строк – финальный состав будет куда менее многочисленным.
Когда собрание закончилось, я сделала над собой усилие и не стала оборачиваться на Никиту, искать его глазами, медлить или ещё каким-то образом пытаться инициировать с ним диалог. Во-первых, ему от меня что-то надо, так что обратится сам, во-вторых, у нас послезавтра урок руанского языка. Так что никуда пока не денется. И точно.
– Маш! – окликнул он меня, едва я вышла за дверь, и, догнав, снова схватил за руку. Я послушно остановилась. – Пожалуйста, давай поменяемся! Подумай сама – это же может быть опасно! А ты у меня такая нежная, хрупкая… тебе же будет тяжело! Зачем тебе такие испытания? Машуля… Ну давай поменяемся!
Я уже почти растаяла, всё-таки Никитос знает, с какой стороны подойти, и тон у него такой нежно-заботливый сделался, и слова он подобрал правильные, ласкающие мой слух: нежная, хрупкая… «у меня»! И хочется согласиться, ведь, в конце-то концов, что я улечу в первой группе, а он в третьей, что наоборот – всё равно на месяц мы расстанемся, а построить отношения на вредности вряд ли выйдет, надо, наверное, уступить… тем более, он просит так ласково и проникновенно… Да, уступлю.
– Никита… Рекунов, – прозвучал вдруг рядом холодный голос. – Вы просите девушку о невозможном. Она не может с Вами поменяться, так как я и только я решаю, кто будет в первой группе. Если Вас не устраивает третья группа, Вас никто не держит.
Я не смотрела на синеглазого – а это был он, кто же ещё, вот ведь наказание
– И отпустите уже, пожалуйста, девушку, – всё так же холодно, но, пожалуй, уже даже немного зло добавил киару.
Ник отпустил. И, не сказав мне ни слова, бросился вслед за направившимся обратно в аудиторию синеглазым инопланетянином. Видимо, будет уговаривать теперь его. Чувствуя себя до крайности глупо, я ещё некоторое время побродила по коридору, а потом, разозлившись на всех: на себя – за то, что жду Никитоса, на него – за то, что сбежал, ничего не сказав, на синеглазого – за то, что вмешался и делает вид, что не помнит моего имени, а я уверена, что помнит, отправилась домой.
А на следующий день на наш «урок» Никитос пришёл в таком виде, что я чуть сознание не потеряла. У него был фингал, рассечена бровь и щека, даже швы наложены, а левая рука так вообще в гипсе.
– Ох, – только и смогла сказать, открыв ему дверь. Хорошо ещё, что родителей и брата нет, а то охов было бы куда больше… – Что…Что произошло?
– А на что похоже? – почти беззлобно огрызнулся он.
– На избиение, – честно и растерянно признала я.
– Бинго! – попытался улыбнуться, но тут же болезненно скривился Никита. – У меня проблемы, Машуль.
– У меня большие проблемы, Машуль, – повторил он, сидя на кухне и наблюдая, как я хлопочу, заваривая запрошенный зелёный чай. – Такие большие, что мне желательно скрыться не только из города, но и вообще с этой планеты. Вот зачем мне в этот проект. И вот почему мне очень надо в первую группу. Каждый лишний день уменьшает мои шансы остаться живым… ну или, как минимум, здоровым.
– О Боже… – прошептала я, присаживаясь, и машинально отпивая из кружки, которую налила для Никиты. – Боже, Боже мой… Конечно, я поменяюсь! Что же ты сразу не сказал?! Но ещё же всё равно целый месяц… как же?.. Как же быть?
– Увы, – снова скривился Никита. Я не могла спокойно смотреть, как его перекашивает, у меня сердце кровью обливалось, а к глазам подступали слёзы, но я держалась, старалась лишний раз не охать и даже не вздыхать. – Киару непреклонен, меняться нельзя. И дополнительно в группу он меня тоже не возьмёт.
Никита горько вздохнул, и я тоже.
Как такового занятия у нас в этот раз не получилось, я постоянно скатывалась на вопросы, и кончилось всё тем, что Никита же меня и утешал. Но как он так вляпался, рассказывать не стал.
Когда он ушёл, я в панике заметалась по квартире. Сердце у меня было не на месте, и мозги, как потом выяснилось – тоже. Мне почему-то вдруг показалось логичным и правильным, да что там, жизненно необходимым и единственно верным, отправиться к киару и уговорить его взять вместо меня Никиту. Да, я готова была не полететь и потерять Никитоса на долгих два года, если не навсегда, лишь бы жил. Да и, признаться честно, ощутила некоторое облегчение при мысли, что мне не надо будет никуда лететь. Всё-таки некомфортно мне от предстоящего близкого соседства с ними, инопланетянами.