Машина пространства
Шрифт:
Мы лежали в неглубокой луже — вода била из лопнувшей трубы и скапливалась на полу. Лужа сильно прогрелась — по-видимому, от соприкосновения с металлическим корпусом снаряда, однако из трубы текла прохладная вода. Я отыскал ридикюль Амелии и достал оттуда две салфетки, намочил их и обмыл ей лицо и руки, стараясь не задеть открытой раны. Насколько я мог судить, обошлось без трещины в черепе, но поперек лба, как раз под линией волос, тянулся рваный, глубокий почерневший разрез.
Пока я умывал Амелию, она не проронила ни звука, казалось, ей совсем не больно. Поморщилась она только в тот момент, когда я чистил рану.
— Сейчас посажу тебя поудобнее, — ласково сказал
Вместо ответа она нашла мою руку и с чувством пожала. Тогда я спросил:
— Ты можешь говорить?..
Она кивнула, затем прошептала:
— Я люблю тебя, Эдуард.
Я поцеловал ее, и она нежно обняла меня в ответ. Несмотря на все наши несчастья, с моей души словно сняли огромную тяжесть: напряжение полета сошло на нет.
— А идти сможешь?
— Надеюсь. Правда, голова немного кружится.
— Я тебя поддержу.
Я поднялся первым и сам почувствовал головокружение, но удержался на ногах, схватившись за край разбитого пульта, который теперь висел у меня над головой, и, протянув руку, помог встать Амелии. Ее качало гораздо сильнее, чем меня, и я обнял ее за талию. Так, поддерживая друг друга, мы поднялись по вздыбившемуся полу до того места, где уклон стал круче, но можно было по крайней мере присесть на что-то сухое и ровное.
Именно тогда я вынул из кармана часы и обнаружил, что с той минуты, когда мы чуть не разбились при посадке, прошло девять часов. Что же успели натворить чудовища за эти часы, пока мы не приходили в сознание?!
3
Чувствовали мы себя преотвратно и позволили себе еще чуть-чуть отдохнуть, однако мной все сильнее овладевало убеждение, что нельзя терять ни секунды.
Отсиживаться внутри снаряда нельзя было ни на мгновение дольше, чем диктовалось необходимостью. А вдруг чудовища уже успели выбраться из своего отсека и нашествие началось?
Впрочем, следовало подумать и о других неотложных проблемах, в первую очередь о том, как избавиться от изматывающей жары, которая нас окружала. Пол, на котором мы сидели, полыхал почти невыносимым зноем, каждая полоска металла излучала удушливое тепло. Воздух стал сырым и липким, и при каждом вдохе чудилось, будто в нем совсем нет кислорода. Пища, рассыпанная по кабине, почти вся сгнила и распространяла тошнотворную вонь.
Еще раньше я развязал на своем одеянии все тесемки, но жара не ослабевала, так что, пожалуй, лучше всего было бы раздеться совсем. Едва Амелия очнулась, как я помог ей выкарабкаться из черной туники. Под туникой было надето все то же рубище, которое Амелия носила в день памятной встречи в лагере для рабов. Самая пылкая фантазия не помогла бы узнать в этом рубище хрусткую белоснежную сорочку, какой оно некогда являлось. Я и то оказался в лучшем положении: под форменным платьем марсиан на мне было нижнее белье, и, невзирая на все злоключения, оно сохранило относительно приличный вид.
По некоторым размышлениям мы сошлись на том, что лучше мне разведать обстановку одному, без Амелии. Мы не имели ни малейшего представления о том, какую деятельность развили чудовища, — если допустить, что они не погибли при посадке, — и, разумеется, я не мог подвергать свою спутницу новой опасности. Удостоверившись, что она устроена удобно, я покинул кабину и принялся взбираться по коридорам, прорезающим корпус насквозь.
Надеюсь, вы помните, что снаряд отличала очень большая длина — от носа до кормы никак не менее трехсот футов. Во время космического полета двигаться по внутренним помещениям было не слишком сложно: вращение снаряда вокруг собственной оси обеспечивало путешественнику вполне надежную опору. Но теперь, когда цилиндр зарылся в земную почву и как бы стал на нос, мне приходилось подниматься вверх под крутым углом. Нестерпимая жара в этой части корпуса, кажется, еще усилилась, и мне помогало разве то, что я бывал здесь прежде.
Миновав запечатанный люк, ведущий в отсек для рабов, я приостановился и вслушался, но внутри царила мертвая тишина. Переведя дыхание, я полез дальше и вскоре добрался до люка, соединяющего коридор с главным отсеком.
Не без боязни потянул я за металлическую задвижку, ожидая, что чудовища в полном сознании и начеку, только мог бы и не осторожничать. Поблизости никого не оказалось, хотя присутствие чудовищ выдавали хриплые, режущие слух голоса. Я бы даже сказал, что голоса звучали необыкновенно хрипло и громко, и я понял, что омерзительные твари о чем-то спорят между собой.
Дело кончилось тем, что я полез еще дальше и поднялся мимо дверей к самой корме снаряда. Признаться, меня не оставляла мысль, что там найдется какой-то выход, который позволит нам с Амелией тайком покинуть цилиндр. (Я понимал, что в случае крайней необходимости можно воспользоваться зелеными вспышками точно так же, как на снаряде меньшего калибра, и сдвинуть всю махину с мертвой точки, но мне представлялось крайне важным, чтобы чудовища не заподозрили в нас самозванцев, подменивших настоящих пилотов.) К несчастью, путь был перекрыт. Здесь, в торце цилиндра, находился огромный люк, предназначенный для самих чудовищ. Тот факт, что его не успели открыть, в общем-то обнадеживал: если мы не могли выбраться наружу, то и к чудовищам это относилось не в меньшей степени.
Перед тем как спуститься обратно, я разрешил себе передышку и в течение нескольких минут размышлял на новую тему: куда же я, в конце концов, приземлил снаряд? Если мы упали в центре города, сила удара при падении, безусловно, вызвала неисчислимые беды; все это в последнем счете было делом случая, хотя шансы, пожалуй, складывались в нашу пользу. Большая часть Англии почти не застроена, и вполне вероятно, что посадка произошла в чистом поле. Оставалось надеяться, что это именно так; и без того у меня на совести лежал тяжкий груз.
Из-за стены, отделяющей коридор от главного отсека, ко мне по-прежнему доносились лающие голоса чудовищ, в чем-то не согласных друг с другом, а время от времени я слышал зловещий скрежет передвигаемого металла. Впрочем, в секунды затишья мне чудились и какие-то иные звуки, проникающие в корпус извне. Ничего удивительного: наша посадка должна была представлять собой весьма эффектное зрелище и привлечь к снаряду толпы народа, и, пока я с немалым риском для себя сидел у самой нарезки главного, кормового люка, мое воспаленное воображение подсказывало мне, что в каких-то четырех-пяти ярдах от меня собрались десятки, если не сотни людей.
Мысль была мучительной, невыносимой: более всего на свете я сейчас жаждал очутиться среди себе подобных. Чуть позже, обдумав все хорошенько, я осознал, что, если действительно вокруг нас собралась толпа, ей грозит смертельная опасность. Насколько же радостнее — при всей жестокости такой картины — было бы думать, что высадившиеся чудовища тут же окажутся в кольце наведенных на них винтовок!
Так или иначе, замерев в волнении у кромки люка, я уверил себя в том, что слышу за стальной броней снаряда человеческие голоса, и едва не расплакался от одной этой уверенности. В конце концов до моего сознания все-таки дошло, что в настоящий момент я не в силах больше ничего предпринять; тогда я спустился тем же путем, каким поднялся сюда, и вернулся к Амелии.