Маска чародея
Шрифт:
Но по-прежнему никто и не думал преклонять перед ним коленей. Никто не приветствовал его должным образом. Дети попросили его поиграть с ними, но он ответил им на языке духов: «Не могу: Я принц». Они не поняли его и убежали прочь.
Как-то раз женщина предложила ему пищу, если он придет к ней в дом и разделит с ней трапезу. Но он ответил ей на языке духов: «Принц должен вкушать пищу в собственном дворце». Так он и сидел в своем плетеном тронном зале, а она – у себя дома, грустно качая головой. Она поела и отнесла ему все, что осталось.
Наконец к нему пришел мудрец
Мальчик лишь печально склонил голову: «Я не могу. Она стала частью меня. Прутья растут из меня, как иглы из спины дикобраза».
Так оно и было, так как за время долгого пути, после многих дождей, плетеная клетка ожила и стала расти вновь, привязав руки мальчика к ручкам, за которые он тащил повозку. Узник и его тюрьма стали единым целым.
– Ну и что это за вздор? – заявил мой потный клиент. – Если бы я хотел выслушать глупейшую историю, я бы отправился на базар.
Я сложил зеркала у себя на коленях.
– Ты понял мое предсказание?
Он сплюнул на пол.
– Нет. А ты сам? – Он вышел, не сказав ни слова, и громко протопал по лестнице.
После него остался всего один клиент – древняя старуха, которая, вместо того, чтобы сесть, оперлась на палку и спросила:
– Твои глаза, дитя… Что у тебя с глазами?
– Что вы хотите сказать?
Она воскликнула:
– В них огонь! Ты горишь изнутри!
Я взял зеркало, чтобы посмотреть на собственное отражение, но вначале увидел лишь мерцающий свет лампы. Затем появились два горящих пятна, и действительно, это были глаза. В зеркале отразилось лицо, лицо моего отца. Он шел ко мне по крутому склону, шел с трудом, но полный решимости, шаг за шагом.
Наши взгляды встретились. Я закричал и бросил зеркало на пол. Неку подбежала ко мне, я прижался к ней. После этого я помню лишь, что старуха закричала, Неку позвала Тику, и они втроем пытались успокоить меня. Затем старуха ушла, а Неку с Тикой уложили меня в постель.
В ту ночь я видел во сне, как отец поднимается ко мне шаг за шагом и становится рядом с моей кроватью, источая запах смерти. На нем была искореженная серебряная маска, которую он оставил на столе в обмен на зеркальный складень.
– Сын, – сказал он мне, – для мертвых не существует времени, так что нельзя отсрочить встречу с ними. Для них что миг, что столетие – и один-единственный шаг, и вся длина Великой Реки. Это справедливо как для мертвых, так и для чародеев.
Глава 9
ГОРОД-В-ДЕЛЬТЕ
Я проснулся в кромешной тьме от удушья. Я решил, что умираю. Сон и не думал кончаться, и мне по-прежнему виделось, что отец стоит на коленях у меня на груди, обхватив мое горло своими громадными ручищами, и душит меня. Он низко склонился надо мной, и я чувствовал его дыхание, полное тлена, а он качался взад-вперед и тихо напевал:
– Я с тобой, сынок, навеки, навеки…
– Нет! Ты не можешь…
Я скатился на пол, задыхаясь и не в силах
Внизу во дворе женщина негромко напевала себе нос, доставая воду из колодца. Моим первым порывом было сползти обратно в комнату, чтобы она меня не увидела; однако она уже заметила меня, но лишь улыбнулась и кивнула, продолжая петь и заниматься своим делом.
Когда она ушла, я скатился на оконный карниз и лежал там, глядя в бесконечное серо-синее небо, какое бывает только на рассвете. Совсем рядом со мной под карнизом суетились голуби, негромко воркуя. Где-то поблизости плакал ребенок. Кто-то что-то кричал. За квартал от гостиницы уличный торговец затянул свою песню. Я не мог разобрать ни слова, но тон и мотив нельзя было спутать ни с чем.
Таково было многоголосие утреннего Тадистафона – город просыпался, готовясь к дневной суете.
Должно быть, я пролежал там, опасно свесившись с края карниза, не меньше получаса, так как небо просветлело. Когда я наконец решил двинуться с места и сполз в комнату, там уже было достаточно светло, чтобы я убедился, что в комнате никого нет и что столик у кровати перевернут. Несколько мгновений я обалдело сидел под окном на полу, а затем выпутался из простыни и пополз по полу.
Рядом с опрокинутым столиком я обнаружил то, что и ожидал – отцовскую серебряную маску. Зеркальный складень исчез.
В воздухе по-прежнему стоял запах ила и разложения, но теперь я, по крайней мере, мог свободно дышать. Я подобрал с пола маску и положил к себе на колени, заглянув в пустые глазницы. Мне даже кажется, я ждал, что она заговорит со мной своим собственным голосом, а не голосом того, кто когда-то носил ее, и пообещает, что мне удастся убедить отца оставить меня в покое раз и навсегда. Об этом я мечтал сильнее всего. Как же мне хотелось стать кем-то другим или иметь совсем других родителей.
Второпях, стараясь успеть до того, как встанут слуги, я надел туфли, долго боролся с незнакомыми шнурками, стараясь завязать их как следует, и тихо соскользнул по лестнице с маской под мышкой.
Внизу в гостиной я столкнулся со служанкой – она вытирала пыль со столов. Девушка подняла глаза, но тут же поспешила их опустить.
На улице едва солнце тронуло маску, как она засветилась. Я поднял ее перед собой на расстояние вытянутой руки и поднес к лицу, но надеть не отважился. Вместо этого я побежал по лабиринту улиц, позволив свету маски вести меня. Там, где маска сияла ярче, я поворачивал, если же она тускнела, возвращался – да, конечно, это была игра света и теней, но одновременно и знаки свыше указывали мне дорогу.