Маска чародея
Шрифт:
Опешив, она отступила и прошипела:
– Он еще здесь. Здесь все наполнено его духом.
– Госпожа, – обратился я к ней. – Позвольте мне проводить вас, так как я знаю дорогу в царство Сюрат-Кемада, где приготовлено для вас место, где вы и будете ожидать прихода вашего возлюбленного. Отправляйтесь туда. Идите в Страну Мрака, где мгновения и столетия слились воедино. Будьте терпеливы. Ваше пребывание там продлится не дольше мига.
Пошатываясь, она двинулась к центру комнаты, а я отступал от нее, держа перед собой лампу. В свете лампы я видел, что она плачет – ее прелестные щеки
– Что ты знаешь о любви, дитя? Очень немного, как я думаю. Ты уже слишком хорошо знаком с убийством и со смертью, но любовь чужда тебе. Тебе не понять, по чему я возвращаюсь, даже такой, какой я стала, чтобы соединиться со своим возлюбленным.
В ярости она протянула похожие на когти руки, стремясь разорвать меня на части.
Во мне проснулся чародей Луна. Меня потрясла его боль. Он плакал. Его рыдания вырвались из моего горла. Его слезы градом потекли по моему лицу. Его слова на странном гортанном языке успокоили мертвую, но он говорил настолько быстро, что я не успевал переводить его фразы.
Я начал бороться с ним за контроль над телом, но он отступил без борьбы.
Женщина стояла передо мной, легкий ветерок сквозняка мягко развевал ее волосы. Гнев и ярость исчезли бесследно. Теперь она выглядела просто уставшей и опечаленной.
– Меня убедили простить мальчика Секенра, так как он не убивал моего возлюбленного. Меня убедили принять все случившееся просто потому, что так произошло, а значит, было угодно судьбе, и теперь ничего не изменишь. И что я должна открыть тебе тайну, оставшуюся после смерти моего возлюбленного.
Я с трудом сглотнул и срывающимся голосом произнес:
– Мне кажется, я уже открыл ее.
– Ты ошибаешься, – она покачала головой. – Пойдем.
Она направилась к дальним дверям. По-прежнему не выпуская из рук лампу, я последовал за ней туда, где жил ее возлюбленный: вначале в обычную комнату со шкафами и кушеткой, затем – к двери, которую я уже видел, но так и не смог открыть. Она моментально уступила прикосновению женщины, открывшись вовнутрь и явив длинную галерею с низким потолком и рядом окон с цветными стеклами, выполненных в форме разных фаз луны и теперь светящихся, так как через них струился настоящий лунный свет, наполняя комнату слабым сиянием; простенки между окнами отбрасывали длинные тени. Покрытая золотым покрывалом кровать под балдахином в центре казалась громадным кораблем, плавающим в море света.
– Здесь мы спали, – сказала дама, – почти сто лет.
И снова внутри меня проснулся убитый чародей. Он снова заплакал. Я нервно вытер слезы свободной рукой. Когда мы с дамой медленно проходили мимо цветных окон, я заметил, что дальние стены за кроватью были завещаны искуснейшими вышивками: на одних были запечатлены какие-то сцены, сути которых я понять не мог, на других светлой нитью на темном фоне были изображены некие абстрактные фигуры. Луна внутри меня вспоминал, как вышивал их и что они значили, и как дни его жизни вместе с его возлюбленной были сохранены здесь благодаря чарам его магии.
Он припомнил и то, как во время работы периодически макал иглу в кровоточащие раны живой жертвы, чтобы зловещее волшебство обрело силу.
Дама остановилась и долго смотрела на вышивки.
– Госпожа, – позвал я на языке мертвых, – если я могу хоть как-то утешить вас…
– Нет, нет, это не в твоих силах, – ответила
Она направилась в дальний конец комнаты. Я прихрамывая на своих забинтованных ногах, с трудом последовал за ней.
И вторая дверь моментально открылась перед ней. Все, что за ней было, могло показаться миражом.
Вначале, в черной пустоте плавали лишь пятна света, но постепенно я рассмотрел еще одну напоминавшую пенал длинную комнату с низким потолком, залитую сиянием, исходившим от тысячи крохотных стеклянных фигурок на покрытых черным бархатом пьедесталах – все они светились изнутри магическим светом: крылатые кони и драконы, птицы, танцующие медведи и обезьяны, делающие стойку на руках, свернувшиеся кольцами змеи, суровые солдаты и кривляющиеся клоуны, – и все они были живыми, в их сердцах горел огонь. В центре комнаты на громадном столе стояла точнейшая копия Города-в-Дельте, невероятно тонко повторяющая все детали. Выдутая из цветного стекла, она слабо светилась изнутри, словно ее заполнял едва заметно горевший газ.
Раскрыв от удивления рот, я поворачивался из стороны в сторону. Подобной красоты я и представить себе не мог. Я даже принялся искать в городе на столе эту самую комнату, где вполне серьезно ожидал увидеть самого себя с дамой чародея, стоявшего перед миниатюрным изображением города, в котором будет еще одна комната, еще один Секенр, еще одна дама и так до бесконечности.
Внезапно я резко развернулся, опасаясь какой-нибудь хитрой магической ловушки, которая навсегда меня здесь, пока я предаюсь пустым мечтам и глупейшим фантазиям. Одновременно я потребовал у Луны объяснений – мне хотелось понять, с какой целью он создал это чудо, настолько поразившее меня.
Он раскрыл мне свою тайну. Эта комната невероятной, неземной красоты и пыточная камера с топкой внизу были двумя сторонами одного целого, то есть одно рождалось из другого, подобно корням и листьям дерева. Я узнал, что стеклянные фигурки сияют светом боли, что после неописуемых длительных мучений он превращал все свои жертвы в статуэтки, которые я здесь видел. Это было его ремеслом, искусством, которым он владел в совершенстве – творчески, с фантазией использовать кнут, раскаленное железо и клещи так же, как Секенр пользовался кистью и бумагой, и благодаря этой тайной каллиграфии боли, рукописям, созданным на трупах мужчин, женщин и, в первую очередь, детей, ему открывались все тайны бытия. А в самом конце он читал будущее по обломкам их сожженных костей.
Он намеревался включить в свою коллекцию и меня.
– Я, скорее всего, – рассказывал он, – превратил бы тебя в танцора, а не в какого-то недотепу, дни и ночи напролет просиживающего с кистью за столом. Секенр, я бы заставил тебя вечно кружиться под зачарованную музыку, которую слышали бы только мы с тобой, ты и я. В конце концов ты, возможно, и сам пришел бы к выводу, что ради всего этого стоило вытерпеть боль.
Я вспомнил историю создания каждой из этих статуэток. Его воспоминания стали моими, хотя и стершимися, отдаленными – значительная их часть утонула в воспоминаниях Орканра, который и убил его. У Орканра, по мнению Луны, полностью отсутствовало чувство прекрасного. Он был сухим педантом, простым чародеем-ремесленником, которому вполне подошла бы профессия каменотеса.