Маска Ктулху
Шрифт:
Все эти три минуты никто не пошевелился, не заговорил. Затем дядино лицо вдруг исказилось яростью, он вскочил на ноги, подбежал к открытому окну, выходившему на восток, и захлопнул его с такой силой, что я побоялся — стекло не выдержит. Но оно выдержало. Мгновение он стоял, что-то бормоча себе под нос, потом обернулся и поспешил к нам, и его черты снова были спокойны и дружелюбны.
— Ну что ж, спокойной ночи, мой мальчик. У меня еще много работы. Чувствуй себя здесь как дома — как обычно.
Мы попрощались — снова за руку, слегка церемонно — и вышли.
Элдон не произнес ни слова, пока мы вновь не спустились к нему. А там я увидел, что его трясет. Брат обессиленно рухнул в кресло и закрыл лицо руками, бормоча:
— Ты видишь!.. Я говорил тебе, какой он. И это еще ничего…
— Не думаю, что у тебя есть повод для тревоги, —
— Ох, дело не в отце, — вдруг перебил меня Элдон. — Это был крик, зов снаружи — то завывание.
— Я думал, это птица, — с запинкой вымолвил я.
— Не бывает таких птиц, чтоб так кричали; к тому же перелеты еще не начались, если не считать малиновок, синешеек и зуйков… Это было оно — говорю тебе, Дэйв, что бы там ни кричало, оно разговаривало с моим отцом!..
Несколько мгновений я был так ошарашен, что ничего и ответить на это не мог — не из-за убийственной серьезности брата, а потому, что и сам не мог отрицать: дядя Аза действительно вел себя так, будто с ним кто-то заговорил. Я встал и прошелся по комнате, то и дело поглядывая на Элдона, но было совершенно очевидно — ему не нужно мое подтверждение того, в чем он сам глубоко убежден. Поэтому я снова подсел к нему.
— Если мы допустим, что оно так и есть, Элдон, — что именно может разговаривать с твоим отцом?
— Не знаю. Впервые я услышал этот крик месяц назад. В тот раз отец, казалось, очень испугался; вскорости я услышал крик снова. Пытался выяснить, откуда он доносится, но ничего узнать не смог: во второй раз он вроде бы шел от моря, как и сегодня. Потом я был убежден, что кричат где-то наверху, а однажды был готов поклясться, что слышу его из-под дома. Вскоре после того донеслась и музыка — диковинная музыка, прекрасная, но полная зла. Я думал, она мне снится, поскольку у меня возникали странные фантастические сны о том, что находится далеко от Земли и все же связано с ней какой-то дьявольской цепью… Я не могу описать эти сны хоть сколько-нибудь объективно. И примерно тогда же я впервые уловил шаги. Могу тебе поклясться — они доносились откуда-то из воздуха, хотя как-то раз я слышал их из-под земли: то были шаги не человека, но чего-то большего. Примерно тогда же кто-то начал смачивать дверные ручки, а во всем доме странно запахло рыбой. Кажется, сильнее всего этот запах ощущается возле отцовских комнат.
В любом другом случае я бы счел все, что мне говорил Элдон, продуктом какой-нибудь болезни, не известной ни ему, ни мне, но, если честно, пара вещей, о которых он рассказывал, тронула некие струны памяти, которая только-только начала смыкать края пропасти между прозаическим настоящим и тем прошлым, где мне суждено было познакомиться с определенными явлениями, так сказать, темной изнанки жизни. Поэтому я ничего ему не ответил, пытаясь определить, что именно сам я ищу в глубоких каналах памяти — ищу, но не могу отыскать. И все же мне удалось уловить какую-то связь между рассказом Элдона и некими омерзительными и запретными описаниями, что хранятся в библиотеке Мискатоникского университета.
— Ты не веришь мне, — внезапно обвинил меня Элдон.
— Я пока не могу ни верить, ни не верить тебе, — спокойно ответил я. — Давай оставим это до утра.
— Но ты обязанмне поверить, Дэйв! Иначе мне выпадает только безумие.
— Дело тут не столько в вере, сколько в причине существования подобного. Посмотрим. Прежде чем мы ляжем спать, скажи мне одно: это воздействует только на тебя или Эмброуз тоже что-то ощущает?
Элдон быстро кивнул:
— Конечно тоже. Он уже хотел уволиться, но нам пока удалось его переубедить.
— Тогда тебе не нужно бояться за свой рассудок, — заверил его я. — А теперь — спать.
Моя комната — как обычно, когда я оставался в доме — примыкала к спальне Элдона. Я пожелал брату спокойной ночи и в темноте прошел по коридору к своей двери. Меня не покидали тревожные мысли об Элдоне. Именно эта тревога замедлила мои реакции, и я не сразу заметил, что у меня мокрая рука; я обратил на это внимание лишь в комнате, когда стал снимать пиджак. Какой-то миг я стоял, глядя
Я улегся в постель — по-прежнему в беспокойстве и все так же пытаясь в уме связать воедино прошлое с настоящим. Что произошло в Инсмуте почти десять лет назад? Что же содержалось в тех рукописях и книгах Мискатоникского университета, которых все остерегались? Я должен их посмотреть; поэтому я решил вернуться в Аркхем, как только представится возможность. Все еще пытаясь отыскать в памяти какой-нибудь ключ к разгадке событий этого вечера, я заснул.
Точно не уверен, в какой последовательности происходили дальнейшие события. Человеческий разум даже в бодрствующем состоянии весьма ненадежен, не говоря уже о том, как он работает во сне или сразу же по пробуждении. Но в свете того, что случилось потом, сон, приснившийся мне в ту ночь, приобрел ясность и реальность, которые раньше я бы счел совершенно невозможными в полумире сновидений. Ибо почти сразу же мне привиделся простор громадного плато в странном песчаном мире, который почему-то напомнил мне высокие нагорья Тибета или страны Хонан [50] , где мне приходилось бывать. Плато вечно продувалось ветром, и моих ушей касалась неимоверно прекрасная музыка. Однако она не была чиста, не была свободна от зла, ибо в ней все время подспудно слышались некие зловещие ноты — как ощутимое предупреждение о грядущих несчастьях, как суровая тема судьбы в Пятой симфонии Бетховена. Музыка доносилась из группы зданий, расположенных на острове посреди черного озера. Там все было недвижно: не шевелясь, стояли фигуры — странноликие существа в обличье людей, отдаленно похожие на китайцев, — как будто на часах.
50
Хонан (ныне Хэнань, букв,«к югу от реки») — провинция на востоке центральной части Китая, одна из колыбелей китайской культуры. Здесь находится монастырь Шаолинь.
Весь сон мне представлялось, будто я перемещаюсь где-то в вышине вместе с ветром, который никогда не стихает. Как долго я там пробыл, сказать не могу; но вот я уже далеко от того места и смотрю с высоты на другой остров посреди моря, и там стоят громадные здания и идолы, и опять странные существа, некоторые — с виду как люди, и вновь звучит эта бессмертная музыка. Но здесь было и кое-что еще: голос той твари, что говорила с моим дядей, то же злобное завывание — оно испускалось из глубин приземистого здания, чьи подвалы наверняка затопляло море. Лишь один краткий миг смотрел я на этот остров, и откуда-то из глубин сознания всплыло его современное название — остров Пасхи; а в следующее мгновение меня уже там не было, я летел над скованной льдом пустыней Крайнего Севера и смотрел вниз, на тайную деревушку индейцев, чьи жители поклонялись идолам из снега. Везде был ветер, везде — музыка и этот свистящий голос, как пролог к неизъяснимому ужасу, как предупреждение о скором расцвете невероятного, ужасного зла; везде — этот голос первобытного кошмара, окутанный прекрасной неземной музыкой, таящийся в ней.
Вскоре после того я проснулся невыносимо усталым и продолжал лежать, глядя в темноту. Сонливость медленно отступала, и я вскоре почувствовал, что воздух у меня в комнате очень тяжел и пропитан рыбным запахом, о котором говорил Элдон. В тот же миг я услышал еще кое-что: удаляющиеся шаги и стихающее завывание — его я слышал не только во сне, но и в комнате дядюшки лишь несколько часов назад. Я спрыгнул с кровати и подбежал к окну, выходящему на восток, но там не было видно ничего, и я понял только, что звук определенно доносится от безбрежного океана. Я вышел в коридор — запах моря там чувствовался гораздо сильнее, чем у меня. Я тихонько постучал в дверь Элдона и, не получив ответа, вошел.