Маска любви
Шрифт:
Если герцог намерен оставить ее в Неаполе, что пользы сердить его в эти немногие дни, которые Катерина проведет с ним? Ведь тогда под конец он будет еще больше рад избавиться от нее, чем даже сейчас.
— Мы не будем… говорить об этом, — кротко согласилась девушка.
— А теперь ложитесь и отдыхайте, — приказал герцог. — Хедли сообщит вам, когда одеваться к обеду, так что у вас будет время навести красоту.
Герцог улыбнулся, и у Катерины сердце подпрыгнуло от радости.
Его голос больше не был ни сердитым, ни раздраженным.
Девушке
Герцог ушел из каюты, и Катерина легла на кровать, снова вспоминая прикосновение его губ. Узнает ли она еще когда-нибудь тот восторг, что охватил ее в объятиях герцога…
Вышло так, что Катерина не присоединилась к герцогу за обедом.
Когда герцог спустился вниз, Хедли сообщил ему, что постучался к девушке, а не получив ответа, заглянул внутрь.
— Юная леди крепко спит, милорд.
— Тогда пусть спит. Истерика всегда утомляет, и отдых пойдет ей на пользу.
— Ночной вахтенный глубоко огорчен, милорд, что принял мисс Катерину, когда та поднялась на борт прошлой ночью, за мадам Одетту.
— Легко ошибиться, когда юная леди носит маску, — ответил его светлость. — Передай вахтенному, пусть забудет весь этот инцидент.
— Он будет очень признателен, милорд, — почтительно сказал Хедли.
Герцог с аппетитом пообедал, а потом удалился в свою каюту продолжить отчет для мистера Питта.
Он был так поглощен своим сочинением, что писал до самого вечера, а когда закончил, то обнаружил, что пора переодеваться к ужину.
Герцог и в море не отступал от своего правила всегда появляться безупречно одетым, и ужин был официальным событием, даже когда герцог ужинал один.
Приняв ванну, он облачился в великолепно сшитый бархатный сюртук, который с его белыми панталонами выглядел достаточно шикарно для любого soime [11] , на котором герцог, несомненно, был бы самым красивым из всех джентльменов.
11
званый вечер (фр.)
Его галстук был шедевром сложности, и бесценный изумрудный брелок с вырезанными в нем инициалами герцога, сверкал на цепочке для часов, когда его светлость вошел в салон.
Катерина ждала его и почтительно встала при его появлении.
В серых глазах англичанина блеснуло веселье, когда он увидел, что девушка выбрала платье Одетты, за которое он заплатил весьма порядочную сумму у одной из самых дорогих портних на Бонд-стрит.
Сшитое из бледно-зеленого атласа и тюля, с широкими юбками, из-за которых тонкая талия Катерины казалась еще миниатюрнее, оно имело узкий лиф, открывающий мягкие изгибы ее маленьких грудей.
Обнаженные плечи девушки
— Вы отдохнули? — спросил герцог.
— Мне стыдно, что я так долго спала, — ответила Катерина.
— Не стоит извиняться. Возможно, это лучшее, что вы могли сделать.
Они сели на диван. Хедли принес герцогу бокал мадеры, а Катерина заявила, что ей ничего не нужно.
— Вы выглядите очень нарядно, — сказал герцог, сообразив, что девушка, должно быть, изрядно потрудилась, чтобы уложить волосы по последней моде, как носят лондонские красавицы.
— Вы не против, что я надеваю платья, которые висят в моей каюте? — с тревогой спросила Катерина. — Я нечаянно услышала как леди, их владелица, сказала, что это Вам и их надо выбросить.
— Я рад, что они хоть как-то пригодились, — ответил герцог.
Катерина засмеялась.
— О, они очень пригодились. Ваш камердинер в отчаянии по поводу состояния моего единственного платья. После того как оно макнулось в море… ох, боюсь, мое платье никогда уже не будет таким, как раньше.
— Макнулось! — насмешливо повторил герцог. — Кто научил вас такому выражению?
— На корабле, который вез меня в Венецию, было несколько детей. Они и обогатили мой лексикон.
— Сегодня, когда вы рассказывали историю вашего прибытия, мне пришло в голову, что у вас хорошее понимание слов. Вы никогда не думали, что, как и ваш отец, могли бы писать?
— Я написала несколько стихотворений, — призналась Катерина.
— Тогда вам следует продолжать, — добродушно сказал герцог, — и, возможно, в один прекрасный день ваши мемуары вызовут большой интерес.
— А ваши должны быть такими же занятными, или, правильнее сказать, такими же скандальными, как мемуары Казановы, — находчиво ответила Катерина.
Герцог поднял брови.
— Кто говорил вам об этом в высшей степени безнравственном джентльмене?
Катерина улыбнулась.
— Его книга была запрещена в Венеции десять лет назад, но все, разумеется, прочли ее! У моей горничной имелся экземпляр, и очень жаль, что я сбежала именно теперь, потому что она обещала одолжить мне его.
— Эта книга определенно не для ваших глаз, — строго сказал герцог.
Но хотя его голос звучал возмущенно, в глазах прятался смех, когда Катерина сказала:
— А по-моему, он всего лишь записал на бумаге то, о чем все венецианцы говорят днем и ночью — о своих любовных приключениях!
Герцог хотеп было ответить, но в этот момент Хедли объявил, что ужин готов, и они перешли к столу, где свечи в серебряном канделябре отражались в граненом хрустале бокалов с выгравированным гербом герцога.
— Вы живете в большой роскоши, милорд, — заметила Катерина, когда Хедли с двумя стюардами подали им на серебряных блюдах, тоже с гербом герцога, самые восхитительные и экзотические яства.