Маска Нерона
Шрифт:
Гней Домиций рванулся к нему, но преторианцы удержали его на месте.
– Что, старик, тебе не нравится такая идея? – насмешливо протянул Калигула. – Признаться, мне она тоже не очень по душе. Ведь это же не простые девки, они – сестры императора! В их жилах течет кровь Цезаря и Августа! – Он сделал паузу и проговорил таким тоном, словно эта мысль только что пришла ему в голову: – Вот что, старик! Я отправлю их в ссылку!
На репетицию Александра
– Привет! – она подсела к Зине Ласточкиной, безобидной травести, которая ни с кем никогда не ссорилась по причине легкого характера. – Как тут у вас?
– А, привет, – вяло отозвалась Зина. – Да как… все потихоньку… Колонкова в отпуске, Ирку Слезкину со спектаклей наконец сняли. Как говорится, затягивай живот, не затягивай – все равно, шестой месяц пошел, беременность не скроешь. Наш тут разорался – или, говорит, рожать, или в театре играть. А вы, говорит, бабы, хотите все успеть, вот ничего у вас и не получается!
Александра хмыкнула – Зинаида очень похоже передразнила режиссера.
– Ирка расстроилась, чуть не родила прямо тут, от стресса, – продолжала травести.
– Да ну?!
– Вот тебе и ну! Наш-то сказал, чтобы она после декрета не возвращалась, он ей ролей не даст. Начнутся, говорит, пеленки-распашонки, игрушки-погремушки, этак каждая захочет рожать. И будет у нас не театр, а ясли-сад!
– Зато ребеночка родит… – Александра не успела сдержать вздох. Зинка, хоть и была вялой амебой, но далеко не дурой. Она удивленно воззрилась на свою собеседницу и уже открыла было рот для вопроса, но тут раздался грозный рык главного:
– Эй, вы там! Может, прекратите языками молоть и дадите остальным работать?!
Зина испуганно примолкла, а Александра отчего-то обиделась. Ведь он ее видел, а даже ни словом, ни взглядом не выразил… ничего! Все-таки они две недели не виделись… Ладно, на репетициях он грубит, это все знают, но она все же не Зинка Ласточкина! Она – это она, Александра Соколовская, одна из ведущих актрис театра, она – близкий ему человек!
Репетиция пошла своим чередом. Александра выбросила из головы неуместную обиду и посторонние мысли и окунулась в работу. Медеников строг, капризен, он может разораться из-за пустяка, но, если он видит, что человек на репетиции не халтурит, а полностью выкладывается, всегда это оценит.
Александра не сразу нашла нужный тон – сказались две недели расслабухи у теплого моря. Он крикнул на нее пару раз – грубо, как всегда, и обидно. Раньше она не стала бы придавать этому значения, теперь же сердце ее больно сжалось. Она наклонила голову, низко, чтобы никто не смог прочитать ничего по ее лицу.
– Соколовская, не стой коровой, шевелись!
«Он прав, – подумала Александра, – не время распускаться, надо взять себя в руки».
Только железная профессиональная выучка помогла ей собраться. Больше нареканий в ее адрес не прозвучало.
После репетиции коллеги разошлись по своим делам. Никто не подошел к Александре, лишь некоторые скупо ей кивнули. Только старуха Невеселова сделала неожиданный комплимент:
– Загорели вы, милочка, неплохо, цвет лица замечательный. Однако Соню в «Дяде Ване» вам не сыграть – уж больно у вас вид свежий и преуспевающий…
Надо же, и эта туда же – все норовит гадость сказать! И с какого, интересно, перепугу ей Соню играть? У них в репертуаре из Чехова только одноактные водевили, Невеселова там в амплуа комической старухи подвизается.
Александра привела себя в порядок и уверенно постучалась в кабинет главного.
– Ну, кто там еще? – рыкнули из-за двери. – Не лезьте по пустякам, меня нет!
– Даже для меня? – игриво спросила Александра, входя.
Он оглянулся и нехотя раздвинул губы в улыбке.
– А, заходи… Как съездила?
Спросил он ее об этом совершенно равнодушным тоном, не ожидая ответа, как, впрочем, и всегда. Его никогда не интересовала ее жизнь вне театра. В глубине души он считал, что жизни вне театра вообще не существует – как жизнь на Марсе, к примеру.
Где была, что делала, о чем думала, что читала или смотрела – ничего этого Александра с ним не обсуждала. Она давно уже поняла, что Сергея Константиновича Меденикова интересовал только он сам – его волнения, горести и переживания. Справедливости ради следует отметить, что переживания эти были творческими. Он действительно был талантлив, это все признавали.
– Все хорошо, – она с улыбкой положила руку ему на плечо.
Показалось ей или нет, что он слегка дернулся и попытался отстраниться?
– Как дела в театре? – спросила она. – Вижу, что «Женитьба Белугина» идет неплохо.
Он недовольно скривился: ага, значит, маэстро чем-то недоволен. Не нравится ему что-то. Терзают его творческие сомнения. Ну, это нам хорошо знакомо.
Александра погладила его по голове, начала мягко массировать шею и плечи.
– Не надо! – отмахнулся он.
– Чем ты недоволен? Что не так в пьесе?
– Все! Все не так! – он повысил голос.
– А конкретно? – спросила она.
Старая песня, вот сейчас они разложат все по полочкам, разберут по косточкам, и она убедит его, что проблема пустяковая. Сколько было у них уже таких разговоров! И всегда Александра находила нужные, правильные слова.
– Конкретнее? Пожалуйста! – Медеников встал, а ее, наоборот, толкнул на стул. И сказал, глядя на Сашу сверху вниз: – Мне не нравишься ты! Ты не подходишь для этой роли.
– Я?! Я не подхожу?! – Александра не поверила своим ушам. – Что ты говоришь?!
– Эта Елена – молодая девушка, из дворянского рода, хорошего воспитания. Бедная, но честная и порядочная.
– И что?
– А то, что она изначально чиста, а Агишин совращает ее. Не физически, а морально: вливает ей по капле яд в душу. Уговаривает ее выйти замуж за богатого купца Белугина – тот, дескать, дурак полный и простофиля, сможешь им вертеть, как хочешь, деньги его проживать, а самого динамить. А у нее душа чистая, ей это противно сначала, но постепенно она меняется и проникается его идеями.