Маска предательства
Шрифт:
Эдвин кивнул.
– Совсем недавно я узнал одно слово, – тихо сказал он. – Компромисс. Для меня это совершенно новое понятие, которое растолковал мне один мудрый человек. И я очень хотел бы проверить его на деле. А ты?
– Компромисс? Какой именно?
– Полгода в Филадельфии, полгода в Форсгейте. Разве это не было бы справедливым компромиссом?
Леонора ахнула от удивления:
– И ты готов каждые полгода жить в Америке? Ради меня?
– Да... ради тебя. – Его усмешка напоминала мальчишескую. – Короче, если ты принимаешь эти
Леонора насмешливо улыбнулась:
– Даже если я и соглашусь на твое предложение, мои слуги не понесут твой багаж. В Гринхиллсе, Эдвин, вы просто мистер Уэстбрук, а не маркиз Форсгейт. Я работаю бок о бок со своими слугами... без классовых различий. Так что придется тебе самому позаботиться о своем багаже.
Он только растерянно покачал головой.
– Согласен, – наконец ответил он, чем несказанно удивил жену. – Так ты рассмотришь мое предложение?
По лицу Леоноры скользнула мимолетная улыбка, и она снова стала серьезной.
– Если ты помнишь, я не одна уехала из Форсгейта!
Эдвин позволил себе взглянуть настрого выпрямившегося Дэна, который стоял рядом с Джеки. Только едва заметно дергающийся мускул на щеке выдавал его волнение.
– Здравствуй, сын! – Эдвин рассматривал высокого крупного мужчину, своего единственного ребенка. В обоих чувствовались невероятные напряжение и скованность. – Ты достиг всего, о чем мечтал, когда уезжал в Америку: независимости, уважения, состояния, добытого собственным трудом. Письма твоей матери были полны гордости, когда она рассказывала об «Уэстбрук шиппинг» и ее процветании. Должно быть, ты не меньше ее гордишься своими успехами.
– Безусловно. Как там Форсгейт?
Эдвин вздрогнул, уловив горечь в голосе Дэна.
– Форсгейт по-прежнему процветает... Но как я понял, это всего лишь маленький уголок земли, который не может служить утешением человеку, когда он достиг преклонного возраста. – Он поднял голову и устремил на сына взгляд таких же правдивых и проницательных серых глаз. – Тот же самый мудрый человек, который познакомил меня со смыслом слова «компромисс», научил меня, как угадать приближение времени, когда человек должен произнести свое последнее «прости». И этот час настал, Дэн, час и шанс для всех нас провести в радости предстоящие годы жизни, сбросив с себя тяжелое бремя будущего. – Лицо Эдвина еще более смягчилось. – И тот же человек научил меня еще одной вещи: что человек должен обладать смелостью, чтобы признать свои ошибки... и еще большим великодушием, которое позволит ему простить другого, забыть о его вине и по-прежнему верить ему. – Эдвин протянул сыну сильную красивую руку. – Я был неправ, сын мой, и очень об этом сожалею. У нас с тобой зачастую противоположные взгляды, но ты взрослый и умный человек и имеешь такое же право на собственную точку зрения, как и я. К тому же ты мой сын, которого я очень люблю. – Он стоял и ждал, не убирая протянутой руки.
Дэн смотрел на руку отца с непостижимым выражением лица. Затем поднял голову, встретился взглядом с отцом и прочел в его глазах ту же боль, как в себе самом. Дэн молча принял руку отца и крепко ее стиснул.
– Добро пожаловать в Филадельфию, отец.
Сердце Джеки преисполнилось радости, и она мысленно возблагодарила судьбу за исполнение ее самых страстных молений.
– Спасибо, Дэн, – скрывая радость под сдержанным тоном, сказал Эдвин. – Большое спасибо. – Он кашлянул, взглянул на Джеки, стоящую за спиной мужа, и с широкой улыбкой указал на нес: – Здесь есть еще одна особа, с которой я должен познакомиться.
Дэн быстро обернулся:
– Извини, отец, это...
– Жаклин! – Эдвин подошел к Джеки и, к удивлению Дэна, обнял ее. – Вы точно такая красавица, как я себе представлял!
– Добро пожаловать, милорд, – тепло ответила она.
– «Милорд»?! – усмехнулся Эдвин. – Вот уж не ожидал такого официального приветствия, особенно после ваших выговоров.
Дэн совершенно растерялся.
– Жаклин – моя жена! – поспешил он уточнить.
– Да, Дэн, я это знаю, – подмигнув, ответил Эдвин. – И она точно такая, какой была твоя мать... и какой она осталась: самостоятельная в мышлении, открытая и прямая и неотразимо прелестная! – Он посерьезнел. – Я у нее в неоплатном долгу!
– В каком еще долгу? – недоуменно спросил Дэн.
– Твой отец ошибается, – нежно сказала Джеки, переводя сияющий взгляд на Дэна. – Он ничего мне не должен. Я только написала ему письмо, излагая все те замечательные вещи, которые узнала от тебя и от Леоноры. Это был мой последний секрет от тебя, единственный подарок, которым я могла выразить вам свою благодарность за все, что вы мне дали. И точно так же, как твое верное сердце и нежная душа изменили всю мою жизнь, я знаю, они изменят и жизнь твоего отца. Потому что, – Джеки обернулась к Леоноре, которая уже не скрывала слез радости, – фактически это вы наделили маркиза мудростью, которую он сейчас проявил. Вы научили меня, как важно найти и принять компромисс, дали мне силу преодолеть мое прошлое и с невероятным терпением предлагали мне свою дружбу, доверие, а главное, – она встала рядом с Дэном, – любовь. – Она ласково переплела с его пальцами свои. – Так что, муж мой, это я в долгу.
Дэн был настолько захвачен бескорыстием и искренностью слов Джеки, что буквально онемел. Как он мог объяснить ей, что она вернула в его жизнь нечто такое, утраты чего он даже не сознавал? Он честно старался подыскать слова, чтобы высказать чувства, которые переполняли его сердце: что ее любовь была его настоящим и будущим, что она возвратила ему прошлое. Задыхаясь от избытка чувств, Дэн взял ее лицо в ладони и привлек к себе. И внезапно понял, что ему ничего не нужно говорить.
Сверкающие в синих глазах Джеки слезы сказали ему, что она все уже поняла.