Маскарад
Шрифт:
— Нет!
Иногда эти ведьмы ужасно бесили Агнессу. К примеру, они могли, не обмениваясь ни словом, действовать абсолютно слаженно, как один человек. Разумеется, ей не нравилось в них и многое другое. Они считали себя вправе вмешиваться в чужую жизнь (ведь если вмешиваются они, то человеку это только на благо). Они автоматически исходили из предположения, что все происходящее вокруг должно происходить только при их участии, а прямой путь к цели — он самый прямой. И всюду им нужно было сунуть свой нос,
— Сердишься? — спросила матушка.
— Да!
— Тогда я бы на твоем месте выплеснула гнев наружу, — посоветовала нянюшка.
Агнесса закрыла глаза, сжала кулаки, открыла рот и завопила.
Все началось с низких нот. С потолка, будто снежинки, посыпались хлопья штукатурки. Призмы в люстре, вздрогнув, зазвенели в унисон.
Затем голос взлетел выше, быстро миновал таинственную высоту четырнадцать циклов в секунду, после которой человеческий дух начинает крайне неуютно чувствовать себя в этой вселенной и беспокоиться по поводу места в оной органов пищеварения. Мелкие предметы по всей Опере, вибрируя, попадали с полок и разбились о пол.
А голос все повышался, звенел как колокол, после чего повышался опять. В оркестровой яме, одна за другой, полопались струны всех скрипок.
Хрустальные призмы дребезжали уже не переставая. В баре бутылки шампанского дали дружный пробочный залп. Лед в ведерке раскрошился на мелкие льдинки. К общему хору присоединились бокалы, ободки их подернулись трещинками и взорвались, как головки некоего опасного чертополоха.
Во все стороны разлетались гармоники, вызывающие самые странные последствия. В артистических гримерках растаял грим номер три. Зеркала треснули, наполнив балетный класс миллионами осколков изображений.
Пыль поднималась, мухи падали. В камнях, из которых была сложена Опера, начали перемещаться крошечные частицы кварца…
А затем наступила тишина, нарушаемая лишь редкими глухими ударами и звонами.
Нянюшка улыбнулась во весь рот.
— А, — сказала она. — Вот теперь опера действительно закончилась.
Зальцелла открыл глаза.
Пустая сцена была погружена во тьму — и вместе с тем озарена светом. Гигантский световой поток струился из какого-то невидимого источника. Но освещать, кроме как самого Зальцеллу, на сцене было некого.
Послышались звуки приближающихся шагов. Их обладателю, чтобы приблизиться, потребовалось некоторое время. Но когда он шагнул в окружающий Зальцеллу жидкий воздух, главному режиссеру показалось, будто к нему явился сам бог огня.
Он был во всем алом: алый смокинг, отделанный алой шнуровкой, алый плащ, алые туфли с алыми рубиновыми пряжками и широкополая алая шляпа, на которой качалось огромное алое перо. При ходьбе незнакомец опирался на алую трость, украшенную алыми лентами. Но для человека, столь тщательно заботящегося о своей внешности, к маске он отнесся на удивление небрежно. Это была грубая картонка, изображающая голый череп. Такую можно купить в любом магазине театральных принадлежностей. По краям маски торчали резиночки.
— А куда все подевались? — громко осведомился Зальцелла.
В голове его начали всплывать недавние воспоминания. Нельзя сказать, чтобы они были приятными. Хотя в подробностях вспомнить, что именно произошло, он не мог.
Фигура ничего не ответила.
— Где оркестр? Что случилось с публикой?
Высокая красная фигура едва заметно пожала плечами.
Зальцелла начал подмечать и другие детали. То, что он сначала принял за сцену, оказалось слегка присыпанной песком поверхностью. Потолок был очень далеко, так далеко, что дальше уже некуда, и его испещряли холодные твердые световые точки.
— Я, кажется, задал тебе вопрос!
— ТРИ ВОПРОСА.
Слова эти попали в уши Зальцеллы без каких-либо признаков того, что им пришлось, подобно обычным звукам, перемещаться сквозь воздух.
— Ты мне не ответил!
— НЕКОТОРЫЕ ВЕЩИ НАДО ОСОЗНАВАТЬ САМОСТОЯТЕЛЬНО. И ПОВЕРЬ МНЕ, СЕЙЧАС КАК РАЗ ТАКОЙ СЛУЧАЙ.
— Кстати, что ты тут делаешь? Я точно помню, в этой опере такой роли нет! Немедленно сними маску!
— КАК ПОЖЕЛАЕШЬ. ПРОСТО Я ВСЕГДА СТАРАЮСЬ ВЖИТЬСЯ В ОБРАЗ.
Фигура сняла маску.
— А теперь вторую! — выкрикнул Зальцелла. Ледяное предчувствие пронизало его до костей.
Смерть коснулся скрытой пружины в трости. Показалось лезвие, тонкое до прозрачности. Разрезая молекулы воздуха на атомы, оно отливало зловещей синевой.
— О, — произнес он, поднимая косу. — ТУТ-ТО ТЫ МЕНЯ И ПОЙМАЛ.
В подвалах царила тьма, но нянюшка Ягг ходила одна по странным пещерам под Ланкром и с матушкой Ветровоск — по ночным лесам. И вообще, для Яггов темнота не помеха, скорее наоборот.
Она чиркнула спичкой.
— Грибо?
За последние часы тут побывало множество людей. Эта темнота потеряла свою уединенность. Чтобы вынести все деньги, потребовалось много рук. Пока опера не закончилась, в этих подвалах присутствовала некая тайна. Теперь же они превратились в… обычные сырые подземные комнаты. Прежний их обитатель съехал.
Нянюшка споткнулась о глиняный черепок и чуть не упала.
Ворча, она опустилась на одно колено. Кто-то тут разбил цветочный горшок. По полу были разбросаны какие-то мертвые прутики.
Только полный идиот может затолкать сухие палочки в горшки с землей, поставить их в подземелье и ждать, когда что-то вырастет.
Подобрав один прутик, нянюшка осторожно нюхнула. Пахло самой обычной землей. И больше ничем.
И все-таки интересно: как они росли? Чисто профессиональное любопытство, само собой. Однако нянюшка понимала: этого ей уже никогда не узнать. Уолтер теперь занятой человек, все время на виду. А еще — чтобы что-то началось, что-то другое должно закончиться.
— Все мы носим те или другие маски, — сказала она во влажный воздух. — Какой смысл ворошить теперь прошлое…