Массажист

Куберский Игорь Юрьевич

«Отлично, – подумал я, – фортуна нам явно улыбается. Мы незаметно минуем морской патруль, тихо пристанем среди других яхт, как бы вернувшись с вечерней прогулки, я сбегаю и возьму такси и отвезу шефа в какую-нибудь частную клинику, которую сам таксист нам и назовет, а утром пусть они все приходят – полицейские, пограничники, таможенники, пусть исследуют нашу яхту и берут интервью у обнаруженных Накиса и Талассы, – бледные, усталые, потирая красные следы от наручников, заложники расскажут всеми миру об этих ужасных русских, от которых в Европе, да и на всех прочих континентах, одна беда. Эх, зря выпустили на волю русского медведя. Сидеть бы ему в берлоге и сосать лапу».

Нет, частная клиника – это тоже опасно. Небось, все

предупреждены и ждут, капканы расставлены... Пусть таксист повезет нас к себе домой и сам вызовет доктора с набором хирургических инструментов для изъятия маленькой свинцовой пульки – ничего, приедет и посреди ночи, деньги все любят. Спасательный жилет с портфелем внутри покоился тут же на сидении. Я открыл портфель. Не так уж и много. Двадцать три пачки – двести тридцать тысяч. Двадцать шеф промотал. Я засунул их обратно в целлофановый пакет и завязал узлом. Пакет надулся и ходил пузырями, пока я впихивал его в портфель. Я пока так и не нашел для него укромного местечка. Все-таки что ни говори, у денег есть аура. Каждая сотка прошла через столько рук и глаз, что напиталась энергетикой по самые уши. Именно поэтому деньги притягивают деньги.

Теплый дождик – а точнее водяная взвесь стояла в воздухе и миллионами касаний щекотала мне кожу. Видимость упала до двух метров – будто нас накрыло одеялом из пара, и странно было слышать снизу мягкий плеск и шорох рассекаемой водной глади – казалось, откуда здесь море? Так прошло еще полчаса и вдруг занавес влаги раздвинулся и я, как на авансцену, вышел на чистый простор, обозначенный далеко впереди, куда устремлялись сходящиеся линии перспективы, заревом огней. Земля! Я сделал это! До берега оставалось мили полторы. Оттуда дул легкий ветер, мне казалось, что я угадываю в нем запахи человеческого жилья.

Мне так хотелось поделиться новостью, что я выключил мотор и спустился в каюту. Шеф, тяжело дышал, лежа на животе. Странное чувство силы и жалости охватило меня, пока я смотрел на него, спящего. Сон делал его уязвимым, зависимым от меня, бодрствующего, мне хотелось властвовать над ним и в тоже время его защищать... Крадучись, я прошел дальше и неслышно прикрыл за собой дверь, ведущую в коридор. Я вошел к Талассе и включил свет – она сидела на полу, прислонившись к стене и, свесив голову на грудь, спала, но тут же проснулась и подняла на меня сонный взгляд:

– Ты за мной?

– Да, – сказал я.

– Шея затекла, – виновато улыбнулась она, подбирая под себя ноги, пряча их под широкие полы халата. – Больно. Можешь помассировать?

– Просто обязан, – сказал я. Мне не терпелось прикоснуться к ней. Теперь мы были с ней на одной волне, и оба чувствовали это. Чтобы не разрушить нашу связь, я решил не говорить ей про берег, который нас несомненно разлучит.

– Отвяжи меня от этой проклятой трубы, – сказала она.

Я не без труда развязал тугой и мокрый узел рубашки.

Таласса поднялась на колени и просительно посмотрела на меня, подергав руками за спиной.

Я помотал головой – освобождать ее от наручников я не собирался.

Она с молчаливым укором глянула на меня – не веришь, дескать, и выразительно вздохнула. Ничего, пусть потерпит, немного осталось, так немного, что я готов был развернуть яхту и снова отправиться в открытое море. Я не хотел терять Талассу. Я подошел к ней, стоящей на коленях, и коснулся ее шеи. Шея у нее была гибкая и высокая, как у балерины. Ременные мышцы на задней ее стороне действительно были в тонусе, и я стал осторожно приводить их норму мелкими нежными вибрирующими движениями, разогревающими клетки ткани. Эта профессиональная нежность, имеющая лишь физиологический аспект воздействия, тем не менее впечатлила Талассу – я услышал, как она чутко замерла, и это возбудило меня, будто я просто ласкал свою любимую. Да так оно, впрочем, и было. Я хотел ласкать, хотел прикасаться к телу любимой женщины, хотел освободиться от темных сил,

от демонов – мне хотелось быть честным, чистым и ни в чем не виноватым, и чтобы у меня был отец, главный человек в моей жизни, сильный и умный и чтобы он вошел и сказал, положив мне руку на голову: «Ты молодец, сынок. Я тобой горжусь».

Пока шеф был сильный, он был мне отцом. А теперь...

В ответ на ласку моих рук Таласса, словно возобновляя нашу давешнюю любовную игру, потянулась ко мне головой и ее гладкий лоб, в обрамлении ее упруго вьющихся волос, уперся прямо мне в ширинку джинсов, под которыми снова давало о себе знать желание. Уловив это, Таласса поводила лбом по выпуклости, словно приглашая мое естество на выход, и я расстегнул молнию. Я уже был готов, но именно по этой причине, не сразу смог высвободить его, тупо упершегося в гульфик моих тугих плавок. Подняв на меня сверкнувшие белками глаза, будто испросив разрешение, она высунула длинный и узкий кончик розового языка и поводила им по уздечке. Ощущение было сладкое, пронзительное и сокровенное, такое могла вызвать только лишь любящая, близкая, ближе не бывает, душа, поместившаяся там, на кончике языка. Затем темные, щедрые губы Талассы, словно очерченные черным карандашом, разомкнулись, явив влажный розовый испод и в следующее мгновение сомкнулись на мне. Я ревниво следил за выражением ее лица, движением век, трепетом ноздрей, подкожными сокращениями мышц лба, управлявших бровями, пытаясь уличить ее в насилии над самой собой, притворстве, – но нет, от облика Талассы исходила мудрая, плавная страсть, хорошо знающая цену любовным ласкам и умеющая их дарить.

Меня прошибло слезами детства и, содрогнувшись от них, я подумал: «Вот тебя и приласкали».

Рот Талассы своей упругой силой и предприимчивостью едва ли уступал ее живой энергичной вагине, и мгновение я колебался в выборе точки приложения своей собственной энергии, но когда я решил было высвободиться, она прытко прихватила меня губами, и мой неудачливый беглец уступил и остался, омываемой ее сладкой слюной и обволакиваемый негой. Она меня сосала и сосала, как голодный младенец материнскую грудь, она исполняла благодарную песню ласки без слов и без голоса, и этому не было названия... Я взял ее груди в ладони и поглаживал, сжимал их, словно в ожидании, когда из набухших сосков брызнет млечная влага, вернув меня в мои лучшие годы, когда я весь умещался – от одного соска до другого – в перекрестье материнских рук...

Господи, думал я, весь во внутренних слезах, так меня еще никто никогда не ласкал, Господи, зачем ты подстроил эту встречу, сделай так, чтобы все было хорошо, я не хочу терять эту женщину. Господи, отдай ее мне, и я с ней ни на секунду не расстанусь до конца долгих дней моих. В истоме невесомости, вибрируя, как струна, я держа ее за груди, стал поднимать с ее колен, чтобы прикоснуться губами к этим соскам. Подняв глаза и что-то увидев в моем лице, она на этот раз отпустила меня и стала послушно выпрямляться, вот уже ее лицо замерло рядом с моим, я же, отпустив груди, достал из потайного кармашка ключ от наручников и, заключив Талассу в объятья, освободил ей руки.

Я сел на пол и потянул Талассу к себе. Я больше не опасался ее. Открыв полы халата, она легла на меня сверху во всю длину, и мы лежали так, просто обняв друг друга, тело к телу, потом сверху оказался я, и она раскрыла для меня ноги.

И больше ничего, потому что в следующий момент раздался страшный удар, все затрещало, свет погас и меня опрокинуло в гудящую бездну. Вода вокруг кипела и какая-то огромная тяжесть, неумолимо тащила за собой. Тяжесть эта висела на моей ноге, чуть не срывая с меня джинсы. Остатком сознания я понял, что еще несколько секунд, и я уже никогда не вернусь на поверхность, где небо и земля и огни на ней. Уже инстинктивно, я расстегнул пуговицу на поясе, джинсы соскользнули с меня, и я, почувствовав, что свободен, уже в беспамятстве судорожно рванул вверх.